Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Она замерзла и спустилась ниже, а потом и вовсе спланировала на крышу, прошла крадучись по гулкому пустому коридору и остановилась у большого старинного зеркала, что было установлено в нем. Из зеленоватой глубины зеркала, походившей на воды омута, на нее глянула прелестная девушка. Мокрые завитые кудели черных волос липли к щекам, жарко блестели глаза, и губы были твердыми и пунцовыми от холода. Она чувствовала, что становится красивой. С одной стороны, ей это очень нравилось, а с другой — она боялась будущей красоты, потому что ожидала от нее новых несчастий.

— Слышь, мелкая, — лениво сказал при встрече Колька Быстров. — Тебя как зовут?

И сердце Лины заколотилось часто-часто, словно воробей в груди колотился и пытался выбраться на свободу.

Так и познакомились.

Колька приглашал ее в кино, а когда гас свет, лез целоваться и наглел руками. Поцелуи его Лине не нравились, что может быть хорошего в холодных прикосновениях слюнявых губ? Лине казалось, что вот влюбится она и вся ее жизнь переменится, пресные дни станут сказочными, а ничего такого не происходило: уже через неделю Колька стал считать ее своей собственностью. Интернатских мальчишек, с которыми Лина дружила, зачем-то побил.

— А пусть не глазеют, — коротко отрезал он, когда Лина стала его в этом укорять.

И ничего хорошего в этой самой любви не оказалось, все было совсем не так, как Лина читала в повести о дикой собаке Динго и любовных романах, которые к тому времени стали продаваться в газетных киосках и лежали под подушками почти у каждой девчонки из их интерната.

— Слышь, мелкая, — сказал Колька Быстров. — Вот мы с тобой уже двадцать дней встречаемся, а у нас ничего не было.

— А что у нас должно быть? — не поняла Лина.

— Ну, — немного смутился Колька, — ты что — глупая? Сама не понимаешь?

— Отстань, дурак, — краснея, сказала Лина. — Рано еще.

А сама чувствовала, что если Колька настаивать будет, ей долго не продержаться. Хотя ей и не нравилось очень многое в их любви, все равно при виде Быстрова у нее в душе все съеживалось и она была готова бежать ему навстречу и терпеть даже самые неприятные его выходки. Не зря же говорят, мол, любовь зла!

Чего ж удивляться, если она однажды уступила его наглой настойчивости в парке?

Все случилось на редкость обыденно и неромантично, и больше всего Лину раздражало его сопение над ее ухом, и больно было, и стыдно, до того стыдно, что Лина проплакала всю ночь, злясь на себя и на Кольку, но все-таки больше на себя, способную защитить кого угодно, только не себя.

А еще через неделю Колька ее стал избегать. Лина ничего не могла понять, она, как дурочка, бегала за ним, передавала записки через девчонок, хотела поговорить и объясниться, но Кольке никакие объяснения не были нужны, он, завидев Лину, разворачивался и уходил прочь, гадость этакая!

Но однажды Лина подстерегла его в беседке. Колька в ней сидел с двумя мальчишками из интерната, и они тайком курили сигареты «Прима». При виде Лины мальчишки из интерната сразу же ушли, оставив девчонку наедине с Колькой.

— Ну что тебе? — выдохнул синий дым Колька.

— Коль, ну давай поговорим, — сказала Лина. — Я ничего не понимаю.

— А чего тут понимать? — пренебрежительно сказал Колька. — Ты какой гадостью меня опоила, ведьма? Думала, я не узнаю?

— Ты чего? — испугалась Лина. — Кто тебя опаивал?

— Ведьма, — плюнул в нее сигаретным дымом Колька. — Ведьма! Ведьма! Катись отсюда! Не о чем нам разговаривать! Коз-за!

Но ушла не Лина, а он сам ушел, оставив бывшую возлюбленную в истерической растерянности: «Бабушка, ну что ты натворила? Ну зачем мне нужен этот проклятый дар? Ничего у меня в жизни не получается, я даже влюбиться нормально не могу! Видишь, что из этого получилось?»

И можно было изготовить приворотное зелье, только Лина уже обожглась на этом, у нее из головы не выходили упреки учительниц, а поэтому она даже затеиваться не стала — что хорошего, если любят тебя, подчиняясь колдовству, а не вкладывая в это жар души?

Такая вот получилась печальная любовь.

Ничего хорошего она Лине не принесла — только мокрую от слез подушку пришлось на солнце сушить, и горечь во рту осталась, словно кору осины жевала.

— Плевать, — сказала Янка, которая стала лучшей подругой Лины в начавшемся учебном году. — Ты — красивая, за тобой еще многие бегать будут!

Сама она была маленькая, ладно скроенная, рыжая, с густыми конопушками на задорном и всегда веселом лице. И еще очень важное свойство у Янки было — она никогда не унывала сама и другим унывать не давала.

— Ты, Линка, не думай, — сказала Янка. — Он мизинца твоего не стоит. Ты в зеркало поглядись, какая ты красивая! Ведьмы такими не бывают!

— А какими они бывают? — вытирая слезы, слабо улыбнулась Лина.

— Ну, не знаю, — задумалась Янка и стала похожа на чертенка, который придумывает очередное баловство. — Старые они, уродливые, — и показала рукой, — вот с таким носом!

— Но ведь каждая ведьма когда-то была молодой, — сказала Лина. — Это в старости они становятся уродливыми!

— Да ты что! — замахала руками Янка. — Они и рождаются такими!