Фантастическая сага; Сломанный меч

Наконец показалась земля. В свете немигающих звезд и искрящегося в небесах северного сияния увидели мореходы вдали угрюмые горы и зеленоватое сверкание ледников. Прибойная волна с ревом разбивалась о крутые прибрежные утесы, за которыми простиралась скалистая, покрытая вечными снегами и ледниками суша.

Мананнан кивнул.

— Это Ётунхейм, — проговорил он. Скафлок едва мог расслышать его слова за ревом волн и завыванием ветра. — Утгард же, подле которого, по твоим словам, живет Бёльверк, должен быть к востоку отсюда.

— Тебе виднее, — ответил Скафлок. Он давно уже потерял ориентацию. К тому же, эльфам о тех краях мало что было известно, до них доходили только какие-то совершенно жуткие слухи.

Усталости он давно уже не чувствовал, а шел себе вперед, как корабль с закрепленным рулем, поскольку ничего другого делать не оставалось, и никого на свете не волновало, потонет он или останется на плаву.

Однако, когда взглянул он на внушающее ужас побережье Земли великанов, ему пришло в голову, что Фрида, должно быть, мучится теперь не меньше него. Даже, наверное, еще больше: ему-то помогают забыться труды и опасности похода, к тому же, он знает, что любимая его сейчас в безопасности. Фриде же ведомо лишь, что он отправился в Ётунхейм, и вряд ли ее что-то отвлекает теперь от мыслей об опасностях, которые его подстерегают.

— Как же я раньше об этом не подумал? — прошептал он, поражаясь собственной черствости. И вдруг почувствовал, что из глаз его катятся, застывая на щеках, слезы. Он сказал вису:

Пусть одиночество в пути,
Мученья ежечасные,
Пусть злая пустота в груди,
Вовек мне девы не забыть,
Что мне дарила счастье.
Готов себя я презирать.
За то, что в злой разлуке
 Так долго упивался я
Лишь собственною мукой.
Себя жалел и утешал,
Нисколько не тревожась
Тем, что несчастлива сейчас,
Та, что мне всех дороже.

Скафлок снова погрузился в какие-то свои мысли. Мананнан тоже молчал, узнав на опыте, что после таких приступов лучше не пытаться привести Скафлока в чувство, сам постепенно отойдет. Гонимый порывистым ветром, корабль шел на восток.

Скалистое заснеженное побережье казалось совершенно безжизненным, лишь рокотали, разбиваясь об утесы, волны, мела поземка да сверкало в небесах северное сияние. Мананнан, однако же, чувствовал, что поблизости скрываются какие-то неведомые существа. В тех местах властвовали силы, враждебные асам: Локи, Утгарда-Локи, Хель, Фенрир, Ёрмунганд и Гарм, которому суждено перед концом света пожрать луну.

К тому времени, как Скафлок очнулся от приступа отчаяния, они успели пройти уже довольно большое расстояние. Стоявший на руле Мананнан подводил челн почти вплотную к каждому входу во фьорды, чтобы не пропустить бёльверково обиталище. Властелину морей было немного не по себе: он чувствовал, что Утгард где-то совсем рядом, а оказаться у самых стен жуткого града этого ему, конечно же, не хотелось.

— Мне сказали, что Бёльверк живет в пещере под горой, — сказал Скафлок.

— В проклятой земле этой кругом одни пещеры. Как тут найдешь нужную?

— Бёльверкова пещера, должно быть, большая. И потом, там кузня. Должно пахнуть дымом от горна, каленым железом… А то и стук молота услышим.

Мананнан кивнул и направил челн в следующий фьорд. Лишь когда корабль приблизился к прибрежным утесам, понял Скафлок, сколь громадны они. Скалы те вздымались на огромную высоту, и когда попытался он разглядеть их вершины, у него закружилась голова. Над утесами проплывали редкие, освещенные северным сиянием облака, и Скафлоку казалось, что каменные стены эти вот-вот обрушатся на него, как рухнут однажды стены погружающегося в пучину морскую мира.

Казавшийся совсем крошечным в сравнении с исполинскими скалами челн прошел меж ними и очнулся во фьорде, который оказался весьма обширен и усеян островками, шхерами и торчащими из воды скалами, так что дальнего конца его не было видно. Однако, ветер донес до мореходов едва уловимые запахи кузни, вдали слышались удары молота.

Не говоря ни слова, Мананнан направил челн вглубь фьорда. Ветра совсем не было из-за обступивших тот фьорд со всех сторон высоченных утесов, так что дальше пришлось идти на веслах. Корабль шел весьма ходко, но проклятый фьорд был так длинен, что мореходам стало постепенно казаться, будто челн их стоит на месте: сколько ни гребли они, а желанный берег был по-прежнему далеко.

Становилось все тише. Казалось, будто сами звуки замерзли насмерть, а северное сияние — это огонь, горящий на их могиле. С высокого, усеянного звездами неба падали редкие снежинки. Был страшный холод. Скафлоку подумалось, что безмолвие то подобно молчанию затаившегося в засаде хищного зверя с жадно сверкающими глазами и подрагивающим от нетерпения хвостом. Он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.