- Это совсем непросто объяснить, - начал вор, - но мне всегда хотелось узнать что-нибудь особенное. Хотелось поверить, что что-то есть. Что-нибудь такое, чтобы все оправдывало. Моя мать прожила сорок лет и замерзла пьяная под забором. Она была ужасной женщиной, я только порадовался. Я хочу знать, есть ли в жизни что-нибудь такое, что оправдывает жизнь?
- Нет, - ответил Мейстер, - ничего такого нет.
- Но мне казалось, что это всегда поблизости. Просто повернешь голову и увидишь. Как будто навстречу идет твой старший брат, которого ты не видел с детства и ждал. Или ты вышел на неизвестной станции ночью и вдруг попал домой. Я всегда рядом с этим. Разве с вами так не бывает?
- Ты молод и не лишен ума, - сказал Мейстер. - Но мое знание велико. Я не могу дать его сразу.
- А по частям?
- Ну разве что. Только мои подарки не предназначены для человека. Во всяком случае, для обыкновенного человека.
- Снова придется танцевать?
- Попробуй.
В руке Мейстера возник мешочек, такой же как вчера.
- Передай мне соль, - приказал он.
Вор предал солонку. Мейстер высыпал часть соли на ладонь и дунул.
- А зачем это?
- Нельзя создать из ничего. Знание, за которым ты пришел сегодня, я сделаю из соли. Оно зарабатывается соленым потом. И все, что ты узнаешь, не очень сладко. И без истины жизнь теряет вкус, становясь пресной. Кроме того, моего знания нельзя сразу проглотить много. Уже готово.
Мешочек в его руке раздулся, будто наполнился воздухом. Мейстер подошел к зеркалу и несколько минут смотрел, будто сквозь себя, решаясь, потом повесил мешочек в воздухе перед самым стеклом.
- Бери.
Вор подошел к столику и взял карандаш. Провел несколько линий в воздухе. Затем написал большими буквами на стене: "не могу", и продолжал писать, приближаясь к зеркалу. Слова стали неразборчивы. Он писал все гуще и строки наползали одна на другую. Он снова упал на паркет и стал ползти. Рука с карандашом чертила в воздухе невидимые письмена. У самого зеркала он потерял сознание. Вор лежал, раскинув руки. На его запястьях кровоточили язвы. Суставы пальцев разбухли. Волосы на голове выпали клочьями, обнажив белую кожу. Но он так и не дотянулся.
- Встань, - приказал Мейстер.
Вор встал, покачиваясь как сомнамбула.
- Я предложил тебе слишком много, - продолжил Мейстер, - сейчас попробуешь снова.
Он развязал мешочек и выпустил часть содержимого. Положил на стол. Потом провел рукой вокруг себя и надписи на стенах исчезли.
Вор двинулся к столу. Его движения стали угловаты и неровны. Его кожа покрылась деревянным рисунком и запах смолы наполнил комнату. Вор вынул нож и начал снимать стружку со своией левой руки. Стружка падала на пол и там становилась мертвой кожей. Наконец он лег на стол грудью и схватил мешочек. Кровь капала на пол.
- Зачем ты это делал? - спросил Мейстер и Сострадание заговорило с ним в унисон.
- Так было легче.
- Ты бы мог снова писать на стенах, - говорил Мейстер с Состраданием.
- Не получилось бы добраться.
Собака увеличилась, заполнила половину комнаты, пошла волнами, заискрилась.
- Что это с ней?
- Сейчас ты видишь волну сострадания, искреннего и сильного.
- Спасибо, - сказал вор, - я не забуду этого. Уймите мою боль, я уже не могу терпеть.
Мейстер сделал небольшой жест рукой.
- Ух, и кровь почти засохла. Это было сильно. А вначале я боялся этой штуки. Но теперь вижу, что оно безопасно. Верно?
Сострадание колыхалось у самого его лица.
- Ничуть. Оно опаснее любого настоящего зверя. Ты даже не знаешь, сколько несчастий причинило сострадание. Впрочем, сейчас ты уже кое-что знаешь.
- Да, - казал вор, - но ваше знание не такое, как я думал, оно не в уме, а теле и в глазах. Как будто бы я видел мир сквозь особенные очки, такие очки, которые из сотни вещей показывают только одну, самую дешевую, оставляя иные невидимыми. Но я ещё не понял главного.
- Если прийдешь в следующий понедельник, - сказал Мейстер, - то я дам тебе больше. Вот деньги, обратись в больницу.
4
Утром следующего понедельника Мейстер встал рано, чтобы не пропустить восход солнца. Светило поднималось величественное и красное, просеиваясь сквозь городские дымы и облака смога. Он подставил ладонь под солнечный луч и луч собрался в ярко-оранжевую дымящуюся лужицу. Не совсем подходит, подумал Мейстер, в этом луче слишком много серости.
Он поднялся на крышу, взлетев вдоль пожарной лестницы, потом стал невидимым и направил полет ещё выше. Теперь город расправился глубоко внизу, весь окутанный собственным смрадом. Смрад полз, несомый медленным ветром. Здесь лучи лились в первозданой чистоте. Мейстер подставил ладонь под свет. Внизу с загородного аэродрома поднялся истребитель и сразу же выпустил шесть ракет. За ним ещё два вырулили на старт. Мейстер стал невидимым для ракет и поднялся ещё выше, оставив истребитель выписывать растерянные петли. Когда он вернулся домой с каплей солнечного луча в мешочке, было уже девять. Он ощущал себя приятно усталым. Истребители все вще кружили над городом, прорывая небо раскаленными спицами грохота.