Дом, одиноко стоявший на пригорке в парке Фюрштенберга как мертвый стражник, опирался на боковую облицовку заросшей травой замковой лестницы.
— Есть что-то невыразимо пугающее в этом саду, в этих вязах, там, внизу, — прошептал Оттокар Доггналл. — Посмотри только, как грозно рисуются Грачены на фоне неба. А освещенные окна в нишах замка? В самом деле, своеобразная атмосфера царит здесь, на Малой стене. И словно все живое укрылось глубоко в землю из страха перед притаившейся смертью. У тебя нет предчувствия, что однажды этот призрачный образ растает вдруг как мираж, как фата-моргана? Что усыпленная, потаенная жизнь воспрянет ото сна, как кошмарный зверь, для чего-то нового, страшного? А взгляни-ка на эти, засыпанные белым песком дорожки! Они как живые…
— Идем уж, — перебил его Сенклер. — У меня ноги подкашиваются от волнения. На-ка, подержи пока план.
Дверь вскоре поддалась, и они стали медленно продвигаться на ощупь по старой лестнице, освещенной лишь призрачным мерцанием звезд, проникающим сквозь круглые окна.
— Придется обойтись без света. Слышишь, Оттокар? Кто-нибудь может увидеть нас снизу, из павильона в парке. Не отставай. Осторожно, здесь выщербленная ступенька. Дверь в коридор открыта… Сюда… Сюда налево…
Вдруг они оказались в какой-то комнате.
— Да не шуми же!
— Я не виноват: дверь захлопнулась сама!
— Придется зажечь свет. Я вот-вот что-нибудь опрокину: здесь полно стульев.
В это время на стене блеснула голубая искорка, послышался какой-то шорох, словно вздох, словно дуновение.
Тихое потрескивание, казалось, неслось от пола, из всех щелей.
Снова секунда мертвой тишины. А потом чей-то голос медленно и неторопливо захрипел:
— Раз-с-с… Два-а-а… Три-и-и-и…
Оттокар Доггналл вскрикнул и бешено зачиркал спичкой о коробок трясущимися руками.
Наконец вспыхнул свет. Свет!
Друзья переглянулись, их лица были бледны как смерть.
— Аксель!
— Четыре-е-е… Пять-х… Шесть-х… Семь-м-м…
Хрип доносился из ниши в глубине комнаты.
— Свечу! Скорее, скорее!
— …восемь-м-м-девять-десять-и-одиннадцать…
Со свода ниши, на медном пруте, пропущенном сквозь темя, свисала светловолосая человеческая голова. Шея под подбородком была обвязана шелковым шарфом, а ниже виднелись розовые легкие с трахеей и бронхами. Между ними ритмически двигалось сердце, оплетенное золотыми проволочками, которые тянулись к маленькому электрическому аппарату на полу. Упруго пульсирующие артерии черпали кровь из двух бутылей с узкими горлышками.
Оттокар Доггналл вставил свечу в маленький фонарь и, чтобы не упасть, уцепился за рукав приятеля.
Это была голова Акселя. С красными губами, цветущей кожей. Как живая, широко раскрыв глаза, она таращилась в вогнутое зеркало на противоположной стене, затянутой туркменскими и киргизскими коврами, увешанными экзотическим оружием. Повсюду были дивные узорчатые восточные ткани.
В комнате было множество препарированных животных: змеи и обезьяны в невероятных позах лежали среди разбросанных книжек. В стеклянной ванночке на стоящем сбоку столе плавало в голубой жидкости сердце.
С постамента на молодых людей строго взирал гипсовый бюст профессора Фабио Марини.
Приятели не могли произнести ни слова. Как завороженные, вглядывались они в сердце страшных человеческих часов, которое трепетало и билось, как живое.
— Ради Бога, бежим отсюда, а не то со мной будет обморок! Пусть преисподняя поглотит это персидское чудовище!
Они повернулись к двери.
И тут опять раздался зловещий треск; казалось, он исходил из уст препарата.
Сверкнули две голубые искры, зеркало отразило их прямо в зрачки мертвеца.
Губы раздвинулись, с трудом шевельнулся язык, согнулся за резцами — и прозвучало хриплое:
— Четверть… двен…надцатого…
Губы сомкнулись. Лицо застыло, голова снова смотрела прямо перед собой.
— Чудовищно! Мозг действует, он жив! Бежим отсюда, бежим на воздух! Свеча! Возьми свечу, Сенклер!
— Открывай же! Ради Бога, что же ты, ну?
— Не могу! Там… Там… Смотри!
Внутренняя ручка представляла собой унизанную перстнями руку покойника. Белые пальцы хватали пустоту.
— На вот, держи платок! Чего ты боишься, ведь это же рука нашего Акселя!
Они снова стояли в коридоре и смотрели, как медленно закрывается дверь.
Ее украшала черная стеклянная табличка:
Д-р Мохаммед Дараше-ко
АНАТОМ
Пламя свечи билось на сквозняке.
Вдруг Оттокар отшатнулся к стене и со сгоном сполз на колени:
— Вот, вот это здесь.
Он указал на шнур звонка.
Сенклер поднес свечу поближе… и с криком отшатнулся, уронив свечу.
Жестяной фонарик покатился вниз, звеня по ступенькам.
Словно одержимые, с торчащими дыбом волосами, задыхаясь, они неслись в потемках вниз по ступенькам.
— …Персидский дьявол… Персидский дьявол…
Джон МОРРЕССИ
ВЧУВСТВОВАТЕЛЬ И ДИКАРИ
Анприны с холодным любопытством наблюдали за вихрем земной истории. Пришельцев удивляла изменчивость человеческих типов, их поразительное многообразие. Зато сама планета представлялась им как нельзя более подходящей для их собственной цивилизации.