Фантастические сказки.

Роскошное одеянье, жесткое от золотых вышивок и сверкавшее древними украшениями из драгоценных камней, было разложено для него (ибо джин обдумал все); но, конечно, Вентимор предпочел бы свой собственный вечерний костюм.

— Г. Рапкин! — закричал он, подходя к другой арке, которая, по-видимому, сообщалась с подвалом.

— Что прикажете? — ответил хозяин, который только что вернулся из своей «читальни» и теперь появился без галстука в одной жилетке, бледный и растерянный, что, пожалуй, понятно, принимая во внимание обстоятельства. Когда он вошел в эти ставшие ему чуждыми мраморные покои, он пошатнулся; его красные глаза выкатились, а рот открылся как у рыбы.

— Они и здесь побывали также, кажется, — заметил он хрипло.

— Здесь немножко переделали, — сказал Гораций, — как видите. Не знаете ли вы, куда девалось мое платье, а?

— Я не знаю, куда они девали все. Ваши платья? Ну, я не знаю, куда девалась даже наша маленькая гостиная, где мы с Марией сидели столько лет каждый вечер. Я не знаю, куда девались кладовая и ванная с горячей и колодной водой, проведенной за мой собственный счет. А вы просите меня найти вам сюртучную пару! Я нахожу, сударь, я навожу, что самая не… самое непозволительное своеволие было допущено в ущерб мне.

— Любезный, не болтайте вздора! — сказал Гораций.

— Я вам говорю, что знаю. И всегда скажу, что дом англичанина — это его крепость, и никто не имеет права, как только он повернул спину, прийти и построить у него турецкие бани, вот что!

— Построить что? — воскликнул Гораций.

— Турецкие бани, понятно говорю. Ведь это же сущие турецкие бани. Как вы думаете, кто захочет снять квартиру, отделанную на смех? Что я скажу домовладельцу? Такое дело разорит меня, да! После того, как вы здесь квартируете пять лет, и мы с Марией смотрели на вас, как на родного… Это тяжело… это чертовски тяжело!

— Слушайте, — сказал Вентимор резко, потому что было ясно, что умственные занятия г-на Рапкина не обошлись без помощи многочисленных рюмок, — придите в себя наконец и слушайте!

— Я почтительно отклоняю предложение прийти в себя… ни для кого на свете, — сказал г-н Рапкин с гордым видом. — Я стою здесь за свое достоинство, как человека, сударь! Слышите, я стою здесь…

Он помахал рукой и неожиданно сел на мраморный пол.

— Стойте на чем хотите или на чем сумеете, — сказал Гораций, — но вы слушайте, что я хочу вам сказать. Тот кто… те, кто сделали все эти изменения, вышли за пределы моих распоряжений. Я вовсе не хотел, чтобы дом был так переделан. И все таки, если ваш домовладелец не найдет, что его. ценность страшно повысилась, он будет дураком, вот и все! Как бы то ни было, я позабочусь, чтобы вы не пострадали. Если заставят все привести в прежний вид, я это сделаю на свой счет. Поэтому, пожалуйста, не беспокойтесь больше.

— Вы — настоящий джентльмен, г. Вентимор, — сказал Рапкин, осторожно пытаясь стать на ноги. — Джентльмена сразу узнаешь. Я тоже джентльмен!

— Конечно, — сказал Гораций весело, — и я вам скажу, как это доказать. Вы сейчас же пойдете вниз и попросите свою милую жену облить вам голову холодной водой: затем окончите свой туалет, постарайтесь добыть какой-нибудь стол, накройте его для обеда и будьте готовы к приезду моих друзей, чтобы доложить о них, когда они приедут, и потом служить за столом. Понимаете?

— Хорошо, господин Вентимор, — сказал Рапкин, который еще не вышел за пределы понимания и повиновения. — Вы уже на меня положитесь. Я постараюсь хорошо принять ваших друзей, превосходно! Я служил буфетчиком в лучших, в самых знатных… в самых аристо… вы знаете, в такого рода домах… и… все это было в порядке, и я буду в порядке через несколько минут.

С таким обещанием он заковылял по лестнице, оставив Горация с облегченным до некоторой степени сердцем. Подержав голову под краном, Рапкин будет достаточно трезв; да и кроме того можно рассчитывать на нанятого лакея.

Если бы только нашлась его фрачная пара! Он вернулся в свою комнату и все перерыл, как сумасшедший, но нигде ничего не оказалось, а так как он не мог решиться встретить гостей в рабочей куртке — что профессор принял бы за умышленное оскорбление и что, конечно, показалось бы грубым нарушением этикета в глазах г-жи Фютвой, если не в глазах ее дочери, — то он решил надеть восточные одежды за исключением чалмы, которую ему никак не удавалось навертеть на голову.

Так наряженный, он снова вошел в зал под куполом, где, к своему большому неудовольствию, увидел, что еще не было и намека на обеденный стол. Он уже начал растерянно искать звонок, когда появился Рапкин. По-видимому он последовал совету Горация, потому что его волосы были мокры и приглажены и он был сравнительно трезв.

— Нет, это слишком! — кричал Гораций. — Мои друзья могут сейчас приехать, а еще ничего не сделано. Вы не намерены служить за столом в таком виде, не правда ли? — прибавил он, заметив, что тот был в пальто и шарфе.

— Я не намерен служить ни в каком виде, — сказал Рапкин, — я ухожу, да!

— Очень хорошо, — сказал Гораций, — в таком случае пошлите сюда лакея… Я полагаю, он пришел?