Фантастические сказки

- Ничего не знаю ни о какой надписи, - сказал джинн, - Принеси мне печать, чтобы я мог ее видеть.

- У меня ее нет в настоящую минуту, - сказал Гораций. - Я ее отдал на время своему другу, отцу этой барышни, о которой я вам говорил. Понимаете ли, г. Факраш, вы привели меня в… я хочу сказать, что я очутился в таком безвыходном положении, что счел себя обязанным чистосердечно во всем признаться ему, но он не поверил. Тогда мне пришло в голову, что там может оказаться какая-нибудь надпись, объясняющая, кто вы и почему Сулейман посадил вас в бутыль. В таком случае профессору прошлось бы допустить, что мой рассказ не сплошная выдумка.

- Поистине я дивлюсь тебе и скудости твоей проницательности, - заметил джинн, - потому что если бы действительно и была надпись на печати, то невозможно, чтобы кто-нибудь из твоего племени сумел разобрать ее.

- Извините, пожалуйста, - сказал Гораций. - Профессор Фютвой - ученый ориенталист, он может разобрать всякую надпись, сколько бы тысячелетий назад она ни была сделана. Если там есть что-нибудь, он разберет. Вопрос только в том, есть ли там что-нибудь.

Воздействие этой речи на Факраша было в такой же степени неожиданно, как и необъяснимо: черты лица джинна, обычно мягкие, стали подергиваться, пока не сделались страшными, и внезапно с яростным воем он вырос почти вдвое против своего обыкновенного роста.

- О, ты, низкий разумом и породою! - воскликнул он громким голосом. - Как решился ты отдать сосуд, в который я был заключен, в руки этого ученого мужа?

Вентимор, хотя и сильно потрясенный, не потерял самообладания.

- Почтеннейший, - сказал он, - я не предполагал, что он еще вам будет нужен. Дело в том, что я и не отдавал его профессору Фютвой, вон он стоит в углу, а отдал только бутылку. Я хотел бы, чтобы вы так не возвышались надо мной. У меня шея болит от разговора с вами. И почему вы так скандалите из-за того, что я одолжил печать? Что вам из того, если бы даже это и подтвердило мой рассказ? А для меня важно, чтобы профессор поверил мне.

- Я говорил необдуманно, - сказал джинн, медленно возвращаясь к своему нормальному росту. - Поистине сосуд не имеет ценности. Что касается крышки, раз она отдана лишь на время, то большой беды нет. Но если что-нибудь написано на печати, то, может быть, этот ученый муж, о котором ты говоришь, уже прочитал все?

- Нет, - сказал Гораций, - он не возьмется за это до завтра. А когда прочтет, то, может быть, там ничего не окажется про вас и я останусь в еще худшем положении.

- А тебе так желательно, чтобы он получил доказательства твоей правдивости?

- Ну, конечно! О чем же я все время толкую?!

- Кто же может уладить все лучше, чем я сам?

- Вы! - воскликнул Гораций. - Вы хотите сказать, что согласны сделать это? Г. Факраш, вы - славный старик! Это ведь как раз то, что нужно?

- Нет ничего такого, - сказал джинн, снисходительно улыбаясь, - чего бы я не сделал, чтобы увеличить твое благополучие, потому что ты оказал мне неоценимую услугу. Ознакомь меня с местом жительства этого мудреца, и я явлюсь перед ним. И если бы случилось, что он не нашел никакой надписи на печати или же ее смысл остался скрытым от него, то я уверю его, что ты говорил истину, а не ложь.

Гораций очень охотно дал ему адрес профессора.

- Только не ходите к нему нынче ночью, знаете, - счел он благоразумным прибавить. - Вы его очень испугаете. Зайдите в любое время завтра, после завтрака, вы застанете его дома.

- Сегодня ночью, - сказал Факраш, - я возобновлю поиски Сулеймана, мир ему! Потому что я еще не нашел его.

- Если пытаться делать так много дел сразу, - сказал Гораций, - то не знаю, какого можно ждать толка!

- В Ниневии никто о нем не знал, потому что на том месте, где я оставил город, я теперь нашел груду развалин, населенных совами и летучими мышами.

- И я опасался, что вас разочарует Ниневия, - пробормотал Гораций почти вполголоса. - А что бы вам заглянуть на родину царицы Савской? Там вы могли бы услышать о нем!

- Сава эль-Иемень, царство Бильскис, царицы, любимой Сулейманом, - сказал джинн. - Это превосходный совет, и я, не откладывая, последую ему.

- Но не забудете побывать у профессора Фютвоя завтра?

- Конечно, нет. А теперь, раньше, чем я уйду, нет ли какой-нибудь другой услуги, которую я мог бы оказать тебе?

Гораций колебался.

- Есть одна, - сказал он, - только я боюсь, что вы обидитесь, если я скажу.

- Мой разум и мое око открыты твоим велениям, - сказал джинн. - Ибо все, чего бы ты ни пожелал, будет исполнено, если только в моей власти сделать это.

- Хорошо, - сказал Гораций, - если вы уверены, что не обидитесь, то я скажу. Вы превратили этот дом в чудесное место, больше похожее на Альгамбру - только, конечно, не на ту, что у нас на Лестерской площади, - чем на лондонский дом, сдаваемый жильцам. Но ведь я тут только квартирую, а люди, которым принадлежит дом - прекрасные в своем роде люди, - предпочли бы оставить его таким, каким он был. У них появилась мысль, что они не будут в состоянии сдать эту квартиру так же легко, как другие.

- Подлые и алчные псы! - сказал джинн презрительно.