Фантастические тетради (СИ)

Нижний Аритабор был залит дневным солнечным светом, отраженным от внешнего купола, который служил, кроме всего, аккумулятором света и тепла. Освещение тянулось несколько тысяч километров под землей от ближайшей платформы и проникало в город через стенные барельефы, выполненные из разноцветного стекла. Напольные люстры из светопередающих антенн, имеющих форму цветов или их голографических муляжей. Здесь все, каждый предмет, каждая мелочь принимала и отражала свет. Световые коридоры пронизывали все уровни Аритабора, все этажи и пустынные закоулки, будто город находился не под песком, а на залитом солнцем пляже. Ему посчастливилось увидеть то, чего он не смог бы себе представить даже в самых смелых фантазиях — живые цветы, излучающие свет, как задницы светлячков. Он видел живые лианы, листья которых напоминали форму человеческой ладони и на прикосновение отвечали рукопожатием. Он видел каскады, преломляющиеся линзами лепестков, словно стоял на дне водопада среди зарослей подводной растительности. Он чувствовал, как вода и свет текут вместо крови по его сосудам. Гул голосников был слышен всюду. Не просто слышен, а ретранслирован в слабый монотонный звук, временами напоминающий мелодию. Город был погружен в нее так же естественно, как в музыку. Иногда мелодическая галлюцинация становилась похожей на речь. Матлин, уловив такую волну, подолгу задерживался на ней, стараясь понять, не начались ли у него психические расстройства. Подтвердив свои подозрения, он шел дальше — ретрансляции голосников были похожи на один из древнейших вариантов языка Ареала, набор звуковых смысловых символов, которые поддавались вполне конкретному переводу: «Природа предупреждает тебя о том, что с северной стороны неба движется ураган…» Вариантов информации, начинающейся со смыслового символа «Природа предупреждает тебя о том…», существует великое множество и применяется до сих пор, выполняя функцию понятийного ключа. Этот ключ вошел даже в кодовые сигналы «навигатора». Матлин подозревал, что это может быть связано с историей языка, но не мог понять, отчего этот и некоторые другие «ключи» срабатывают сами, не нуждаясь в сложной системе адаптации. Освоив набор таких символов, — объясняли ему, — можно входить в инфополя телепатически, без помощи аппаратуры. Первые навигаторы знали их как азбуку Морзе. «Этого не может быть, — бормотал Матлин и снова вслушивался в характеристики урагана. — Это какой-то обман. Это технически невозможно!»

Кроме галлюцинаций, Матлин обнаружил в себе еще несколько «природных дефектов», после которых решил, что его органы чувств можно без ущерба для здоровья выбросить на свалку. Ему удалось усомниться не только в своем зрении и слухе, но и в такой прозаической вещи, как осязание. Он никогда не думал, что луч света можно пощупать, а о некоторые даже набить синяк, что световые барельефы на стенах имеют способность двигаться вслед за ним, или указывать ему дорогу. Он даже представить себе не мог, что его голос и звуки шагов влияют на ретрансляторы стен и иногда заставляют их обращаться к нему на языке речевых символов с вопросами, на которые он сам ответить не в состоянии. И в этих символах Матлин тоже улавливал бесспорное сходство с языком Ареала. «Этот лживый насквозь Аритабор снизу доверху напичкан первоклассным оборудованием, — успокаивал себя Матлин, — только тупой фактуриал, мог купиться на эти уловки».

— А я не верю! Не верю! — закричал он по-русски. Гул улетел по стенам далеко вперед и вернулся к нему одним повторяющимся символом: «Не знаешь… не знаешь…» — Эти символы были его собственным адаптационным слепком с родного языка, который он еще ни разу не применял в Ареале и уж тем более не мог оставить в записи ни на одном информационном файле. «Нет, не может быть, — повторял он про себя. — Это у меня в голове шумит песчаная буря».