Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

Сразу из-за камней появился зверь, очень напоминающий того, который сожрал несчастного Полинезия. Наверное, он спал после обильной трапезы и только что проснулся. Во всяком случае, морда его была заспанной и одновременно чрезвычайно довольной. Зверь не спеша подошел, понюхал рассыпанные на траве цветы, по всей вероятности, он их видел первый раз в жизни, задрал голову вверх. В его взгляде читался немой вопрос. «Что вы, ребята, имели в виду своими цветами?» Или: «Почему вы сами не падаете вниз, раз пришли?»

— Нет! — вдруг с невесть откуда взявшейся убежденностью решил Борис Арнольдович. — Этот не ел Полинезия. Это тот, с которым я общался вчера.

Теперь уже Борис Арнольдович плюнул прицельно и не торопясь. И попал тигру прямехонько в глаз.

Нинель все это время была ни жива ни мертва от страха и любопытства.

Ожидалось, что зверь с ума сойдет от оскорбления, ну если и не сойдет с ума, то все равно отчаянно разозлится. Но ничуть не бывало. Скорей всего, хищник вообще не понял, что это было. Он опустил голову вниз, потряс ею, наверное, ему показалось, что какая-то соринка упала с дерева, а потом его внимание снова привлекли цветы. Он взял один и задумчиво пожевал. Хотя, собственно, и не имел зубов для жевания.

Цветок сам собой выпал из необъятной пасти. Тигр устрашающе зевнул, помочился на цветы и, ни разу не оглянувшись, отправился восвояси. Оплеванный, но ничуть не взволнованный и тем более не униженный этим.

— Я все думала, хоть бы он наелся орхидей и сдох, — сказала Нинель шепотом, когда зверь скрылся из вида.

— Зачем? — не согласился Борис Арнольдович нарочито громко. — В этом нет никакого смысла. Поскольку на наш с вами век всевозможных людоедов хватит. Одним больше, одним меньше — не имеет значения.

— Но это он съел моего Петра!

— Вы уверены?

— Абсолютно!

— Коли так…

Потом, несмотря на протесты Нинели, Борис Арнольдович спустился на землю, стал стаскивать со всей поляны камни и складывать под деревом кучу. Потом выломал в кустах здоровенную дубину с наростом в виде набалдашника и прислонил ее стволу. И поднялся наверх чрезвычайно удовлетворенный, что никто ему все это сделать не помешал.

Потом они вернулись в Город, пообедали, почитали, вздремнули на свежем ветерке. Проснулись.

— А какие еще есть маршруты на вашем Острове? — это Борис Арнольдович почувствовал себя готовым к новым путешествиям и приключениям.

— Остров не велик, думаю, вы это поняли, — пожала плечами Нинель, — осталась резиденция Генерального. Но на нее можно тоже только издалека посмотреть. Она находится…

— Стоп, стоп, я сам попробую! — Борис Арнольдович зажмурился, прислушался к своим новым инстинктам и рефлексам, ну-ка, ну-ка, откуда исходят флюиды верховной власти, и действительно ощутил нечто, словами не передаваемое, — там?

— Все, Борис Арнольдович! — сказала торжественно Нинель. — Я больше не нужна вам. Вы совершенно свободны и самостоятельны. И я больше не имею морального права питаться из общественного фонда.

В ее голосе были и гордость, и горечь одновременно. Похожие чувства ощутил и Борис Арнольдович…

Они уж совсем было собрались отправиться в свою последнюю совместную прогулку по Острову, как откуда-то явилась знаменитая Фанатея. После устранения Полинезия Ползучего она сделалась освобожденной поэтессой и теперь тоже кормилась из общественного фонда, принадлежала к числу привилегированных лиц, проводивших весь день в Городе.

9

Фанатея вызывающе прыгнула сверху на ту ветку, где сидели Борис Арнольдович и Нинель, никого не трогая. Ветка сильно закачалась, они от неожиданности вздрогнули, а Фанатея громко, по-хулигански захохотала, располагаясь рядом. Вплотную к Борису Арнольдовичу.

Однако что-то ей в такой позиции не понравилось, и, задержавшись недолго, она перемахнула на соседний фикус, оказалась, таким образом, напротив.

Борис Арнольдович и Нинель настороженно молчали. Ожидали дальнейшего развития событий. Он — с любопытством, она — с тревогой и, должно быть, тоской. Женщины всегда лучше предчувствуют неприятное.

Усевшись в довольно раскованной позе, это Борис Арнольдович по старой привычке оценил позу Фанатеи как раскованную, а по местным меркам в ней не было ничего особенного, разве чуть-чуть, Фанатея принялась беззастенчиво разглядывать Бориса Арнольдовича, ничего при этом не произнося.

Она сидела, презрительно поджав губы и демонстративно не замечая съежившуюся Нинель, пока наконец Борис Арнольдович не счел своим человеческим и даже мужским долгом нарушить эту неприятную немую сцену.

— Мы вас очень внимательно слушаем, — сказал он как можно доброжелательней.

— Хм! Мы! — хмыкнула Фанатея, гипнотизируя Бориса Арнольдовича взглядом. — Тебя как звать-то?

— Его Борисом Арнольдовичем зовут, — хрипло сказала Нинель.

И Борис Арнольдович почувствовал очень отчетливо, как сидящее рядом мохнатое тело быстро перестает быть съеженным, а становится вновь гладким и упругим.

Фанатея, конечно, этого чувствовать не могла.

— Стало быть, Борис. Боря! Ты знаешь меня, Боря? — осклабилась поэтесса.