Фантастический Калейдоскоп: Механическая осень

– Ты воспринимаешь параллельные ответы на два вопроса? Так… – возникло ощущение, что он копается у меня в мозгах. – Не воспринимаешь. Хорошо бы тебе сделать апгрейд. Впрочем, позже, если захочешь. Отвечаю последовательно. Я – один, но у меня есть пассажиры, я нахожусь с ними в симбиозе и могу принимать облик любого с разной степенью свободы для них и для себя. Сейчас мне нужен землянин, поэтому облик твой. Но некоторых ты видел.

– Щупальце! – радостно угадал я.

– Точно! Это – вальферианец.

– И рыбы, но рыб было много.

– Это – коллективное существо из системы Кентару. Довольно любопытный разум.

– А демоническая женщина?

– А вот это и есть пассажирка, которой нужно на Землю. Её корабль разбился. Вся команда погибла, лишь она уцелела, но и сама, как ты говоришь, чуть не дала дуба. Я подобрал её на грани, без сознания. Со мной ей ничего не страшно, но прочитать её я не смог. Только сигнал спасения. Она пыталась запустить маячок, но не смогла. Я запустил…

Внезапно я почувствовал его душевную боль. Он бесконечно переживал за свою пассажирку, мечтал доставить её домой, чтобы ей помогли земные врачи, чтобы она жила и радовалась жизни.

– Сколько лет ты посылал сигнал, прежде чем я его принял?

– На твой счёт, наверное, это будет около ста восьмидесяти трёх.

Это придавило меня. По щеке покатилась слеза. Я всё понял, и он понял, что я всё понял. Я только подумал: «Летим, скорее».

***

Мы приземлились в Мюнхене, где находилась одна из лучших медицинских клиник планеты. За бортом шёл дождь. Макс-2 отделил от нас пассажирку. Ничего демонического в ней не было. Красивая молодая девушка, только очень бледная и без сознания. Врачи по биометрическим данным опознали её как Лору Мидоу, две тысячи сто шестнадцатого года рождения. Чёрт! Это же так давно.

Потом Макс-2 отделился сам. Или отделил меня от себя. Синекожий, с большими добрыми глазами и длинными тонкими руками. Во время полёта я пообещал отдать ему свой корабль. Он предлагал лететь с ним, но я соскучился по родной Земле. Космос подождёт.

– Ну что, Макс-1, мы с тобой стали весьма близки. Давай, что ли, по старинному земному обычаю на прощание чпокнемся присосками. Нет… Это у вальферианцев. У землян жмут руки.

– Счастливо, Макс-2. Буду тебя вспоминать, – я пожал его семипалую ладонь. – В добрый путь.

Проводив его, я снял номер в гостинице, где всю ночь провёл в размышлениях и лишь под утро заснул, а, проснувшись, купил цветы и направился в клинику.

Узелки на память Станислав Карапапас

Сегодня выпал первый снег. Осень ещё радовала богатой расцветкой. Поздние яблоки висели на деревьях. Ребятня пускала берестовые кораблики, с криком пробегая мимо дома. Я открыла ставни, и ароматы улицы постепенно смешались с благоуханием трав, висящих под потолком. Вместе с запахом прелой листвы и печёных каштанов в кухню влетела снежинка, ущипнувшая меня за щёку. Снег тихо падал, размывая яркость осенних красок.

Ты всегда звала меня, когда шёл первый снег. С шалью на плечах выбегала на середину двора и распахивала объятья небу. Смеялась и называла снежинки исчезающими. Обещала исполнить любое желание, если я смогу отнести их домой в ладошках. К трём годам я уже знала о бесполезности своих попыток, но всё равно пыталась. Наградой мне были ложечка мёда – утешительный приз – и твой смех. Ты всегда смеялась искренне, полностью отдавая себя веселью.

Помню, как торговец рыбой всегда приберегал для тебя новую шутку. Ты звонко хохотала на весь рынок, никого не стесняясь. Я пряталась в складках твоих разноцветных юбок и наблюдала за реакцией селян.

У мужчин сразу начинали блестеть глаза, и края губ прятались под усы. Но, если рядом были их жёны, тогда взгляд становился суровым, и они начинали бурчать. Бабы хмурили брови, демонстративно отворачиваясь, а старухи сплёвывали через плечо, призывая богов покарать бесовскую потаскуху. Мальчишки замирали с раскрытыми ртами, а девчонки тянули старших за руки, спрашивая: «Кто это?» А я, гордая, выпрыгивала из укрытия твоих юбок, словно из занавеса, с криком: «Это моя мама!» Моя любимая игра в пять лет.

Янтарь – смех.

В тот раз мы пришли на рынок за красными лентами. Был канун Дня Отца. Встали ещё до рассвета, чтобы прийти на поле и срезать раскрывающиеся колосья пшеницы. Вернувшись с рынка, собирали их в небольшие снопы. Ты всегда добавляла кору дуба, дольки сушёных яблок и веточки мяты. Обвязывала их лентой, напевая молитву, чтобы вечером с последними лучами сжечь подношение, благодаря Отца за помощь. Сегодня и я связываю подношения. Только лент у меня много. Я заплетаю свои воспоминания о тебе, заговариваю, вкладываю символы.

Мой первый вопрос об отце совпал с моей первой дракой. Точнее, драка и была вызвана вопросом, который я задала тебе позже. Мальчишки начали меня дразнить: «Где твой батя? Где твой батя?» Возвращаясь домой с разбитым носом, я первый раз задумалась: «А правда, где?» Прожив свои пять лет, я ни разу не ощутила нехватку ещё кого-то важного в своей жизни.