– Это он по-ирландски, наверное, – предположил Красный. – Я этого языка не знаю.
– Ну и пес с ним, – папаша подмигнул мне и опростал кубок.
Я же дождался момента, когда капитан выбрался на крылечко отлить, и пошел за ним.
И после того, как мы дружно освежили двор гостеприимного ютландского родича, завязал шнурок, повернулся к капитану и сказал на языке славных викингов:
– Я знал, что ты храбрый человек, Красный, но не думал, что настолько храбрый.
– Ты говоришь? – от изумления капитан даже шаг назад сделал, едва не свалившись с крылечка.
– Это последнее, что должно тебя беспокоить, дружище, – заметил я.
– Ага… – пробормотал Стен, пытаясь собрать в кучку разбегающиеся мысли. – А почему я храбрый?
– Потому что ты сегодня ночью собрался украсть верегельд, который нортумбрийский конунг Элла посылает Рагнарсонам.
– Верегельд? Рагнарсонам? За кого?
Он трезвел буквально на глазах.
– За их отца, за кого ж еще.
Зрачки у капитана расширились:
– Рагнара Лотброка?
– А разве у них был еще один отец?
– Кто убил? – выдохнул Стен.
– Как кто? Элла-конунг, конечно. Бросил его в змеиную яму. А потом узнал, кто это был, раскаялся и решил откупиться.
Капитан аж подпрыгнул. Вернее, попытался, потому что я его снова придержал.
– Даже и не думай, – я покачал головой. – Ты уже взялся за это дело. Бросишь или сбежишь, будет только хуже. Ты ведь знаешь Ивара?
Кивок.
– И Сигурда Змееглазого.
Губы капитана задрожали.
– С этой лодки можно спрыгнуть только в сети Ран, – порадовал его я.
– Лучше так, чем в лапах сыновей Рагнара, – проговорил капитан.
Он пытался совладать с охватившим его ужасом, и у него получалось. Молодец, что тут скажешь.
– И чем только думал твой конунг, когда решил откупиться от Рагнарсонов.
– Думал, что откупится, – усмехнулся я.
– А ты? – Капитан посмотрел на меня совсем уже трезвыми глазами. – Зачем ты взялся за это дело, если все знал наперед? Тебя ведь тоже убьют. Они всех нас…
– Не всех. – Я отпустил Стеново плечо. – Меня не тронут. Я – Ульф Хвити с Сёлунда. Ярл Ульф Хвити. Слыхал обо мне?
Капитан наморщил лоб… потом мотнул головой. Нет, не слыхал.
– А вот это ты узнаешь? – я свободной рукой извлек из-за пазухи выданный мне когда-то медальон с личным знаком Ивара Бескостного.
О, эту штучку капитан знал. Ее знали даже в самых дальних норвежских фьордах.
– Надеюсь, ты больше не попытаешься украсть верегельд Рагнара?
Капитан энергично замотал головой.
– И родичу своему скажи, Красный. Нельзя, чтобы они убили англичан. Когда Рагнарсоны услышат новость, они захотят пустить кому-нибудь кровь. И лучше пусть это будет кровь чевиотских лордов, а не твоя. Как считаешь?
– Я скажу! – оживился капитан. – Я скажу всем…
– А вот всем – не надо. Мои слова о смерти Рагнара – только для ушей его сыновей. Они должны услышать первыми. Тебе я сказал, чтобы ты не наделал глупостей.
– Я перед тобой в долгу, – Стен прижал кулак к груди.
– Ты будешь в еще большем долгу, когда твой корабль выйдет из Роскилле-фьорда.
– Ты обещаешь?
– Я обещаю, что сделаю все, чтобы Рагнарсоны не вырезали ваши сердца. Это будет нелегко, потому что им очень захочется это сделать, а если Рагнарсоны что-то хотят, удержать их трудновато. Но я постараюсь. И еще: ты теперь мой человек, Стен. Отныне и до того часа, когда покинешь Роскилле. Ты понял?
– А родичи Эллы?
– До них мне дела нет. Думаю, они умрут, – сказал я равнодушно. – И смерть их будет интересной. Ивар с Сигурдом такие затейники.
– Все, что ты скажешь! – пообещал капитан Стен. – Спаси нас! Век буду за тебя Бога молить!
– За себя моли, – посоветовал я. – Тебе нужнее.
А чевиотские лорды, как и предполагалось, наелись, напились, попользовались хозяйскими тир[266]
и улеглись спать на почетных местах, так и не узнав, что могли и не дожить до утра.Глава двадцать третья. Поросята
Самое большое искушение, испытанное мной, – заглянуть домой перед тем, как плыть в Роскилле. Я смотрел, как медленно приближается полоска сёлундского берега, и думал, что стоит мне пройти мимо входа в Роскилле-фьорд, и совсем скоро я обниму своих любимых. На мгновение мне даже показалось, что я вижу стоящую на причале Гудрун…
Это искушение усиливало желание прийти в Роскилле не на чужом кнорре, а на собственном драккаре, со своим хирдом.
Когда я уходил с Рагнаром, «Северный Змей» и «Клык Фреки» стояли у моего причала.
Была, конечно, вероятность, что Медвежонок не усидел на месте в самую охотничью пору…
Нет, нельзя. Нельзя предсказать реакцию Рагнарсонов на весть о смерти отца. И лучше пусть со мной рядом будут чужие, а не свои.
Я принял решение и не изменил его, когда кормчий переложил руль и кнорр взял правее, огибая мыс, чтобы войти в залив, который мы, сёлундцы, называем Роскилле-фьордом.
– Белый щит на мачту! – напомнил я Красному.
Так положено. Будь у нас на носу голова дракона, ее следовало бы снять или хотя бы накрыть тканью, чтобы не дразнить местных духов, а главное – местных хёвдингов.
Но у нашего судна фигуры не было, так что – белый щит. Мы идем с миром.