Фантастическое путешествие

Оуэнс сжимал его так, словно ощущение чего-то материально доставляло ему удовольствие. Или, может быть, прикосновение к части корабля, который он сам спроектировал, успокаивало его. Он больше, чем кто-либо другой, должен был ощущать прочность – или хрупкость – купола башни, который должен был сохранить вокруг них микроскопическую частичку нормального мира.

Грант посмотрел назад и встретился взглядом с Дьювалом, тонкие губы которого растянулись в слабой улыбке.

– Вы выглядите встревоженным, мистер Грант. Разве сохранять спокойствие в опасных ситуациях не является вашим профессиональным качеством?

– Черт побери! Сколько еще лет публику будут кормить сказками о секретных агентах? Нет, доктор, – спокойно сказал Грант, – в моей профессии быть спокойным в опасных ситуациях – значит, быстро умереть. От нас только ожидают, что мы будем действовать с умом, независимо от наших ощущений. А вы, как я вижу, не встревожены.

– Нет. Я заинтересован. Я пропитан чувством удивления. Я полностью заинтересован, заинтригован и возбужден, но не встревожен.

– Каковы наши шансы погибнуть, с вашей точки зрения?

– Я надеюсь, небольшие. В любом случае, я нахожу утешение в религии. Я исповедался, и для меня смерть – всего лишь дверь.

У Гранта не нашлось достойного ответа на эту тираду, и он промолчал. Для него смерть была белой стеной, имеющей лишь одну сторону, но он должен был признать, что, какой бы логичной не казалась эта мысль, она давала в данный момент небольшое утешение, в противовес червячку тревоги, который, как правильно заметил Дьювал, лежит, свернувшись, в его мозгу.

Он с ужасом осознал, что его лоб тоже мокрый, наверное, такой же мокрый, как у Мичелза, и что Кора смотрит на него с выражением, которое он тут же определил как презрение.

Неожиданно он сказал:

– А вы исповедались в ваших грехах, мисс Петерсон?

Она холодно ответила:

– Какие грехи вы имеете в виду, мистер Грант?

Он не нашел, что ответить и на это ее замечание, а потому тяжело откинулся в кресле и стал смотреть вверх на миниатюризатор, который теперь находился точно над ними.

– Что вы чувствуете, когда подвергаетесь миниатюризации, доктор Мичелз?

– Ничего, я полагаю. Это форма движения, сжатие внутрь, и если оно происходит с постоянной скоростью, то вы не ощутите ничего более, чем при движении вниз по эскалатору.

– Но это теоретически.

Грант не отводил глаз от миниатюризатора.

– А каковы действительные ощущения?

– Я не знаю. Я никогда их не испытывал. Однако животные в процессе миниатюризации не проявляют не малейшего беспокойства. Они не прекращают своих занятий, я сам это видел.

– Животные?

Грант повернулся и уставился на Мичелза с неожиданным возмущением.

– А какой-нибудь человек был когда-нибудь подвергнут миниатюризации?

– Я боюсь, – сказал Мичелз, – что нам оказана честь быть первыми.

– Как волнующе! Тогда позвольте задать еще один вопрос. В каком соотношении любое живое существо – вообще любое – было миниатюризировано?

– Пятьдесят, – коротко ответил Мичелз.

– Что?

– Пятьдесят. Это означает такое уменьшение, когда все линейные размеры составят одну пятидесятую нормальных.

– Это как бы меня уменьшали до высоты около полутора дюймов?

– Да.

– Но мы пойдем гораздо дальше.

– Да. Приблизительно до миллиона, я полагаю. Оуэнс вам может сообщить точную цифру.

– Точная цифра не имеет значения. Главное заключается в том, что это намного больше, чем достигнутая когда-либо прежде степень миниатюризации.

– Совершенно верно.

– И вы считаете, что мы выдержим этот поток почестей, который обрушится на нас на пути первооткрывателей?

– Мистер Грант, – сказал Мичелз, неизвестно где найдя силы для продолжения разговора в шутливом тоне, – я боюсь, что мы будем вынуждены это вынести. Мы уже подвергаемся миниатюризации прямо сейчас и явно не ощущаем этого.

– Важные же мы будем шишки! – пробормотал Грант.

Он снова посмотрел вверх с холодным и напряженным вниманием.

Нижняя часть миниатюризатора пылала бесцветным цветом, который сверкал, не ослепляя. Казалось, он воспринимался не глазами, а непосредственно нервными окончаниями, потому что когда Грант закрыл глаза, все окружающие предметы исчезли, а свет остался видимым как обычное бесцветное излучение.

Мичелз, очевидно, заметил, как Грант безрезультатно закрывает глаза, так как сказал:

– Это не свет. Это вообще не электромагнитные колебания. Это форма энергии, не существующая в нашей обычной вселенной. Она воздействует на нервные окончания, и наш мозг интерпретирует это как свет, так как не может интерпретировать иным образом.

– Это в какой-то степени опасно?

– Нет, насколько мне известно, но я должен отметить, что ничто не подвергалось облучению такого высокого уровня.

– Снова первопроходцы, – пробормотал Грант.

Дьювал воскликнул:

– Великолепно! Как свет творения!

Шестиугольные плиты под кораблем сверкали в ответ на лившееся на них излучение, и сам «Протерус» светился снаружи и внутри. Кресло, в котором сидел Грант, казалось сделанным из огня, но оставалось твердым и холодным. Даже воздух вокруг светился, и он вдыхал его холодное сияние.