Фантастическое путешествие (Сборник)

Как оказалось, я это знал. Я даже нарисовал для себя маленький план, на котором был большим крестом обозначен винный погреб и тщательно намечены все маршруты к нему.

– Единственное, о чем я должен предупредить, - сказал Септимус, - это убежище от горестей мира закрыто с первого декабря по тридцать первое марта. В это время я не могу предложить вам свое гостеприимство, потому что и сам должен оставаться в городе.

Это меня ошарашило. Для меня пора снега - пора невзгод. Именно зимой, мой старый друг, начинают особенно свирепствовать мои кредиторы. Эти жадины, настолько богатые, что ничего не потеряли бы от тех жалких крох, что я им должен, были бы особенно довольны, узнав, что меня вышвырнули на мороз. Эта мечта вдохновляет их на такие полные волчьей ярости поступки, что убежище мне просто необходимо.

Я спросил:

– А почему бы и не зимой, Септимус? С таким мощно гудящим камином и не уступающим ему паровым отоплением вы могли бы поплевывать на все морозы Антарктики.

– Так бы оно и было, - ответил Септимус, - но похоже, что каждую зиму ревущие дьяволы вьюг устраивают здесь съезды и вываливают свои запасы снега прямо на этот мой полурай. И тогда этот затерянный в одиночестве дом оказывается отрезан от внешнего мира.

– И гори он огнем, этот мир, - заметил я.

– Совершенно справедливо, - согласился Септимус. - Но, однако, все мои запасы поставляются извне - еда, напитки, горючее, чистое белье. Горько, но правда - я на самом деле не могу выжить без поддержки извне или, по крайней мере, вести без нее такую жизнь сибарита, какая только и достойна уважающего себя человека.

– Знаете, Септимус, - сказал я, - может быть, я подумаю, как разрешить это затруднение.

– Думайте сколько влезет, - ответил он, - но ничего у вас не выйдет. Тем не менее восемь месяцев в году этот дом ваш или, по крайней мере, в то время, когда я здесь.

Это было правдой, но как может человек принимать во внимание только восемь месяцев, когда их все равно двенадцать? Тем же вечером я вызвал Азазела.

Я не думаю, что вы о нем что-нибудь знаете. Это демон, этакий волшебник-бесенок ростом в два сантиметра, но обладающий сверхъестественной силой, которую он всегда рад проявить, потому что у себя дома (где бы это ни находилось) он вряд ли стоит высоко во мнении своих сограждан. Поэтому...

Ах, вы о нем слышали? Это прекрасно, однако как вы полагаете, друг мой, могу ли я рассказать вам что бы то ни было, если вы все время стараетесь изложить вашу собственную точку зрения? Вы, кажется мне, не понимаете, что искусство беседы требует прежде всего умения внимательно слушать и воздерживаться от перебивания говорящего даже по таким экстраординарным поводам, как то, что вы что-то знаете. Ну, да ладно.

Азазел был, как всегда, неимоверно зол. Он очевидно, был занят чем-то, что называл "торжественным религиозным созерцанием". Мне с трудом удалось подавить мое справедливое раздражение. Он всегда занят чем-то, что считает важным, и никогда, похоже, не поймет, что, когда я его вызываю, это по действительно важному делу.

Я спокойно подождал, пока визгливая ругань наконец затихла, и изложил супь дела.

Он слушал, сердито наморщив мордочку, а потом спросил:

– Что такое снег?

Я вздохнул и объяснил.

– Ты говоришь, что с неба падает отвердевшая вода? Целые куски отвердевшей воды? И после этого остается что-то живое?

Я не стал пускаться в объяснения насчет града, но сказал:

– Она падает в виде мягких и рыхлых хлопьев, о Могущественный (на него всегда хорошо действовали подобные дурацкие имена). Неудобства возникают, когда ее выпадает слишком много.

Азазел заявил:

– Если ты просишь меня изменить погодный режим этого мира, я отказываюсь решительно. Это подпадает под статью о незаконной переделке планет кодекса этики моего крайне этичного народа. Я и думать не желаю о нарушении этики, тем более что если меня поймают, то скормят ужасной птице Ламелл - исключительно мерзкой твари с отвратительными застольными манерами. Даже говорить не хочу, с чем она меня смешает.

– О переделке планет я и думать не думал, о Возвышенный. Я хотел бы попросить только об одной гораздо более простой вещи. Видишь ли, снег, когда его много, настолько мягок и рыхл, что человек в нем проваливается.

– Сами виноваты - не надо быть такими массивными, - буркнул Азазел.

– Несомненно, - согласился я, - и именно эта масса и делает ходьбу столь трудной, Я бы хотел, чтобы на снегу мой друг был не так тяжел.

Но внимание Азазела было трудно привлечь. Он только повторял, как болванчик: "Отвердевшая вода - повсюду - по всей земле!" - и тряс головой, не в силах себе такого представить.

– Ты можешь сделать моего друга полегче? - спросил я наконец, указывая на самую простую задачу.

– Запросто! - отозвался Азазел. - Надо только применить принципы антигравитации, чтобы она включалась от молекулы воды, находящейся в определенном состоянии. Это нелегко, но это возможно.