Фантастическое путешествие (Сборник)

— Как мне кажется, — сказал Грант, — они сочли, что это единственный шанс на успех миссии.

— В таком случае можно считать, что мы потерпели поражение.

— Мне доводилось оперировать на открытом сердце, Микаэлс, — сказал Дюваль. — Такой вариант возможен. Сердце гораздо выносливее, чем мы предполагаем... Оуэнс, сколько времени нам потребуется, чтобы пройти через сердце?

Оуэнс глянул сверху из рубки.

— Я как раз просчитываю это, Дюваль. Если без задержек и остановок, то нам потребуется от пятидесяти пяти до пятидесяти семи секунд.

Дюваль пожал плечами.

— То есть, в запасе останется не больше трех секунд.

— В таком случае, нам бы лучше двинуться в путь.

— Потоком нас уже несет к сердцу, — сказал Оуэнс. — И скоро я включу двигатели на полную мощность. Впрочем, мне еще надо их проверить. Им досталась основательная трепка.

Глухое гудение двигателя поднялось до стонущего визга, и, подрагивая под непрестанными ударами броуновского движения, судно, как все почувствовали, рвануло вперед.

— Выключите освещение, — предложил Оуэнс, — и советую вам расслабиться, пока я управляюсь со своей малышкой.

Свет погас, и все снова приникли к иллюминаторам — даже Микаэлс.

Окружающий мир решительно изменился. Их по-прежнему нес поток крови. Его составляли те же образования, те же части и обломки молекул, те же тарелочки и красные кровяные тельца, и все же была видна разница...

Теперь перед ними была огромная полая вена, основной поток, по которому к голове и шее человека доставлялся кислород и отводилась обедненная кровь. Красные кровяные тельца, отдавшие свои запасы кислорода, ныне несли только гемоглобин сам по себе, а не оксигемоглобин, то есть то сочетание кислорода с гемоглобином, которое и придавало крови ярко-алый цвет.

Гемоглобин сам по себе имеет синевато-пурпурную окраску, и в отблесках света корабельного прожектора частицы его отливали переливами зеленого и синеватого цвета, с редкими вкраплениями пурпура. Эта окраска объяснялась низким содержанием кислорода в них.

Тарелочки ускользали в окружающие тени, и пару раз субмарина прошла — хотя на довольно почтительном расстоянии — мимо внушительных глыб белых кровяных телец, которые также имели зеленоватый оттенок.

Грант еще раз бросил взгляд на профиль Коры, которая, восторженно замерев, не отрывала глаз от иллюминатора, да и его самого бесконечно увлекали тайны этих синеватых теней. «Она словно ледяная королева, залитая светом полярного сияния», — неожиданно для самого себя подумал Грант — и тут на него навалилась опустошающая усталость.

— До чего величественно! — пробормотал Дюваль, но слова его были обращены не к Коре.

— Вы готовы, Оуэнс? — спросил Микаэлс. — Я начинаю проводку через сердце.

Он переместился к своим картам и включил маленький, висящий над головой фонарик, луч которого лишь подчеркнул глубину таинственного синеватого тумана, который окружал «Протеус».

— Оуэнс, — крикнул он наверх. — Участок карты А-2. Подход к цели. В правое предсердие. Он перед вами?

— Да, вижу.

— Мы уже в сердце? — спросил Грант.

— Прислушайтесь сами, — посоветовал Микаэлс. — Не смотрите. Слушайте!

В «Протеусе» воцарилась тишина, которую не нарушало даже дыхание.

Наконец они его услышали — звуки напоминали отдаленный гул артиллерийской канонады. Пока ощущалось только ритмическое подрагивание палубы под ногами, медленное и размеренное, но звуки становились все громче. Глухой раскат, удар погромче; пауза — и повтор, все громче и громче.

— Сердце! — сказала Кора. — Вот оно!

— И мы не можем даже как следует прислушаться к нему, — с раздражением сказал Дюваль. Длина звуковых волн была слишком велика, чтобы непосредственно воздействовать на слух. Они воспринимались лишь как вибрации корпуса судна, что носило вторичный характер. — При полном и всестороннем обследовании тела это надо будет учесть...

— Когда-нибудь в будущем, доктор, — сказал Микаэлс.

— Звучит, как артиллерийская канонада, сказал Грант.

— Да, но никакая артиллерия не может сравниться: три миллиарда пульсаций за семьдесят лет, — сказал Микаэлс. — Или даже больше.

— И каждое биение, — добавил Дюваль, — заставляет нас вспомнить о том тонюсеньком барьере, который отделяет нас от Вечности, каждое биение сердца заставляет задуматься...

— А вот любое из этих сокращений, — прервал его Микаэлс, — может прямиком отправить нас в Вечность, не оставив ни секунды на размышления. Так что всем заткнуться... Вы готовы, Оуэнс?

— Готов. Во всяком случае, сижу перед панелью управления и держу перед собой схему. Но как мне найти курс?

— Мы не сойдем с него при всем желании... Мы в полой вене, в той точке, где она соединяется с нижним предсердием. Нашли?

— Да.

— Отлично. Через несколько секунд мы войдем в правое предсердие, в первую из сердечных камер — и им бы лучше успеть остановить сердце! Грант, сообщите о нашей позиции.

Грант моментально оторвался от созерцания потрясающих видов за иллюминатором. Полая вена была самым большим протоком в теле, через который на последнем отрезке проходила вся кровь, кроме как из легких.