Фантастичнее вымысла

Подробности убийства моего отца известны всем. Вот уж воистину ирония судьбы. Когда отцу было три года, его отец застрелил его мать, то есть свою жену, затем стал гоняться за отцом вокруг дома, пытаясь застрелить и его. Первые детские воспоминания отца — это как он прячется под кроватью, слыша, как мой дед зовет его, видит его тяжелые башмаки, дымящийся ствол ружья низко над полом. Пока он прятался, дед в конечном итоге застрелился. Затем отец всю свою жизнь пытался избавиться от этих воспоминаний. Братья и сестры согласны со мной, что всю свою жизнь он пытался найти мать в бесконечной череде браков. Он все время разводился и снова женился. Он был уже двадцать лет разведен с моей матерью, когда увидел в газете объявление о желании найти спутника жизни. Он стал встречаться с женщиной, которая дала это объявление, не зная, что у той был муж-садист. Придя к ней домой после третьего свидания, отец, к своему удивлению, застал там ее бывшего мужа, который застрелил обоих. Произошло это в апреле 1999 года.

Вообще-то об этом очень много писалось в газетах. Дело дошло до суда, и убийцу приговорили к смертной казни. Бонни и Молли вовсе не нужно было обладать особыми талантами, чтобы узнать, как все случилось.

Но они продолжали настаивать на своем. Они сообщили мне, что отец очень переживал из-за того, как он поступил со мной, когда мне было четыре года. Безусловно, это был жестокий поступок, но, по его мнению, только так и можно было преподать мне нужный урок. В то время он сам был слишком молод и не понимал, что зашел слишком далеко. Бонни и Молли взялись за руки и сказали, что видят меня маленьким мальчиком, сидящим на коленях перед деревянной колодой. Мой отец склонился надо мной, в руках у него что-то деревянное.

— Это палка, — немного погодя, добавили они. — Нет, не палка. Это топор…

Остальные мои друзья примолкли.

Бонни и Молли тем временем продолжают:

— Вам четыре года. Вы принимаете какое-то очень важное решение. Это что-то такое, что изменит вашу оставшуюся жизнь…

Они описали то, как отец наточил топор и сказал: «Ты действительно решил лишиться… — затем сделал паузу и добавил: — …пальца?»

Ина все продолжала рыдать. Дурочка. Я налил себе вина и выпил. Затем еще налил. Я прошу Бонни и Молли, этих проводников в незримый мир, рассказать новые подробности.

— Действительно, очень интересно, — говорю я и усмехаюсь.

— Ваш отец сейчас очень счастлив, — сообщают они. — Он счастливее, чем когда-либо раньше в своей земной жизни.

Неужели бывает как-то по-другому? Это скромное успокоение для всех, кто безутешен в своем горе. Бонни и Молли относятся как раз к тому типу людей, которые всегда молятся за скорбящих. В лучшем случае они наивные дурочки. В худшем — чудовища, цинично играющие на людских слабостях.

Чего я им не говорю, так это того, что, когда мне было четыре года, я натянул на палец металлическую шайбу. Она наделась очень туго, и мне никак не удавалось ее снять. Я дотянул до того, что палец распух и побагровел, и только тогда обратился к отцу за помощью. Нам всегда запрещали надевать на пальцы резиновые кольца и что-то в равной степени тугое, объясняя, что это может привести к гангрене, после чего палец сгниет и отвалится. Отец сказал, что палец придется отрезать, и весь день мыл мне руку и точил топор. Все это время он внушал мне, что человек должен нести ответственность за совершенные им поступки. Он сказал, что если я буду делать глупости, то мне придется заплатить за них соответствующую цену.

Весь тот день я слушал его слова. Никакого страха я не испытывал, не было ни слез, ни паники. В моем сознании четырехлетнего мальчонки отец оказывал мне великую услугу. Когда он отрубит мой распухший, багровый палец, мне будет больно, но это все-таки лучше, чем мучиться неделями и ждать, пока тот сгниет и отвалится.

Я опустился на колени перед деревянной колодой, где прямо на моих глазах было обезглавлено так много кур, и положил на нее руку. Во всяком случае, я был безумно благодарен отцу за помощь и решил больше никогда не винить других людей в моих бедах. Отец занес над колодой руку и, конечно же, промахнулся. Мы вернулись в дом, и там при помощи мыла и воды отец освободил мой палец.

Это почти забытая мною история. Почти забытая. Я не вспоминаю ее, то есть не рассказываю друзьям, ожидая, как они отреагируют. Потому что уверен: другим людям не понять урока, который преподал мне отец. Они наверняка усмотрят в его поступке жестокость. Боже меня упаси пересказывать это матери — она взорвется от праведного гнева. Подобно детским воспоминаниям отца о тех злополучных выстрелах, случай с топором — мое самое давнее воспоминание, и оно вот уже тридцать шесть лет остается моей тайной. И тайной отца. А теперь о ней знают эти две глупые женщины, Бонни и Молли, они рассказывают эту историю мне и моим подвыпившим друзьям.