На этом рукопись Попова обрывалась. Он ее еще не закончил.
Кирпичников слова не все понял, но всю сокровенную идею Попова ухватил.
Фаддей Кириллович вернулся поздно. Тотчас же он лег спать.
Кирпичников посидел еще немного, почитал книжку «Об устройстве шахтных колодцев» и ничего в ней не понял.
Есть мысли, которые сами собой ведут человека и командуют его головой, хочет он этого или нет — все едино. Спать еще не хотелось. Было душно и тревожно. Попов храпел и стонал во сне.
Кирпичников вышел во двор, ухватил бревно и зашвырнул его в лог, как палку. Потом заскрипел зубами, застонал, вонзил топор в порог и улыбнулся. На дворе стояло одно дерево — лоза. Кирпичников подошел, обнял дерево — и их закачало обоих ночным ветром.
IV
Когда ели утром жареный картофель, Фаддей Кириллович вдруг бросил есть и встал, веселый, полный надежды и хищной радости.
— Эх, земля! Не будь мне домом — несись кораблем небес!
В смешном исступлении крикнул Попов эти неожиданные слова и сам оторопел.
— Кирпичников, — обратился Фаддей Кириллович, — скажи: ты вошь, ублюдок или мореплаватель? Ответь, обыватель, на корабле мы или в хате? Ага, на корабле — тогда держи руль свинцовыми руками, а не плачь на завалинке! Замолчи, сверчок! Мне известен курс и местоположение… Жуй и — на вахту!..
Кирпичников молчал. Попов болел малярией, бормотал во сне несбыточное, днем лютая злость в нем мгновенно переходила в смех. Работа головы высасывала из него всю кровь, и его истощенное тело вышло из равновесия и легко колебалось настроениями.
Кирпичников это знал и смутно беспокоился за него.
Одиночество, затерянность в несчетных полях и устремленность к одной цели еще более расшатали душевный порядок Попова…с ним было тяжело работать.
Так прошел месяц или два.
Фаддей Кириллович работал все меньше и меньше. Наконец 25 января он совсем не поднялся утром и только сказал:
— Кирпичников, вычисть хату и убирайся вон — я задумался!
Устроив домашние дела, Кирпичников вышел.
Степь пылала снегом — шла вьюга.