Фантастика 1967

Но инженер Махоркин с каждым днем все больше и больше осознавал, почему он попал в этот симбиоз. Знал он также, что, разошли Хромосомов письма не в пятьдесят, а в пятьсот институтов мира, ему, Махоркину, это не поможет. До осени, до листопада, до холодных дождей он будет сидеть здесь, а потом вдруг встанет, потянется сладко и глубоко, воздев к небу обе руки, и выйдет за калитку, испугав стоящего там милиционера. Это случится, потому что вся жизненная сила дерева уйдет глубоко в сердцевину ствола, быть может, в корни. Он знает то, что не известно никому во всех пятидесяти институтах мира, если там нет второго такого, как он. Дерево боится. Каждое живое существо на Земле должно бороться с врагами — иначе не выжить всему виду. Деревья с их защитными и наступательными средствами возникли задолго до человека. Они жили, не боясь никого — что им самые острые клыки или самый могучий хобот! — и умирали естественной смертью. Но как спастись от дисковой пилы! Где-то в глубинах клеток зарождались новые свойства, лучевой поток закрепил их, вызвал давно уже подготовленный мутационный скачок.

Каждому, кто входит в лес, должны быть внушены добрые чувства.

Пусть человек ощутит в себе сострадание ко всему сущему, осознает себя частью всего живого, проникнется душевной гармонией.

Это создано не для людей — природа не добра и не зла; но как много могут люди получить от нового свойства!

— Ну и пусть себе лесорубы сострадают! — едва ли не крик вырывался у инженера Махоркина в то первое время, когда он только-только начинал смутно еще осознавать, что произошло. — Но я, дипломированный инженер, — какие у деревьев могут быть претензии ко мне?…

Проходили дни. Медленно, как бы с течением древесных соков, бесспорно проходящих через инженера Махоркина, являлись новые ощущения, которые он переводил в мысли.

— Не затаишься, теперь весь твой внутренний мир открыт. Ты ходил озлобленный — и еще более озлоблялся оттого, что чувство это надо было скрывать. Поток излучений — а пропорционален он должен быть суммарной площади листьев — не смог преобразовать твою злость в доброту. Дерево едва не погибло. Кто ты — инженер или клоун — неважно. Ты вошел в рощу с недобрыми чувствами и с ними же вышел. На том кончилась первая стадия… А когда не помогает первая стадия, начинается вторая. Сделать так, чтобы дерево и враг его слились в живущий одной жизнью организм. Пусть мокнут под одним дождем, дышат одним ветром, укрываются одним небом. Бьют по дереву — больно обоим: лживая или злая мысль врага вызывает, как сигнал крайней опасности, боль у дерева и соответственно у врага.

«Но за что я так отмечен? — думает иногда инженер Махоркин в тот момент, когда летит большая стая птиц, дерево настораживается, и связь между ним и человеком слабеет, — я обычный гражданин, ничего особенного не сделал. Рвался, правда, расталкивал других, кричал о несуществующих изобретениях. Табличку на двери повесил медную:

«Инженер Махоркин, изобретатель. Консультации по вопросам создания принципиально новых машин по субботам с 9.00 до 12.00».

А когда к тебе зашел вундеркинд и, глядя трепетно, предложил использовать вращательное преобразование магнитного поля в башенных кранах, ты написал ему: «PV = GRT». И долго он ломал себе голову, не подозревая, что это элементарная формула теплотехники, и взирал на тебя при встречах с еще большим почтением.

Но ведь за мелочность не сажают, за желание казаться тем, кем ты хотел стать и не стал, — тоже.

А он сидит. Безвинно. Суд не осудит, моралист не придерется особо — много таких. А он сидит».

Пролетают птицы, уходят спать дети, добродушные взрослые возвращаются домой после прогулки.

Дерево спокойно. Спит инженер Махоркин. Но снов он не видит.

Дерево бодрствует, и вместо снов приходят к человеку его ощущения.

Это вторая стадия — и осенью, когда опадут листья, жизнедеятельность дерева ослабнет, энергетических ресурсов будет хватать только на основной организм, человек окажется лишней нагрузкой и, преображенный, сможет уйти.

Всю жизнь инженер Махоркин мечтал сделать научное открытие, а если не получится, то все, что угодно, выдать за него. Но вот оно сделано — большое, настоящее, — а сообщить о нем инженер Махоркин не торопится и не мечтает о месте в президиуме. Он думает, что рано, может быть, сообщать о незащищенных местах природы.

А то найдутся такие, которые придумают что-нибудь вроде противогаза от излучения, внушающего доброту. Пусть эти деревья сажают везде, где живут люди, пусть ученые исследуют их обычными методами. Ни черта они не откроют! А инженер Махоркин скажет все, что знает, когда, выйдя на волю, окончательно убедится в полном своем преображении.