Женщина просит всех лечь в постели и ждать медосмотра.
Арп находит свою койку по навешенной на ней бирке, ложится на хрустящие прохладные простыни и немедленно засыпает.
Сквозь сон он чувствует, что его поворачивают на бок, ощущает холодное прикосновение стетоскопа и, открыв глаза, видит маленькую женщину с рыжей косой, записывающую что-то в блокнот.
— Проснулся? — Она улыбается, обнажая ослепительные ровные зубы.
Арп кивает головой.
— Ты очень истощен. С легкими тоже не все в порядке. Будешь спать семь дней. Сейчас мы тебя усыпим.
Только теперь Арп замечает какой-то аппарат, придвинутый к постели.
Женщина нажимает несколько кнопок на белом пульте, в мозг Арпа проникает странный гул.
— Спать! — раздается далекийдалекий мелодичный голос, и Арп засыпает.
Ему снится удивительный сон, полный солнца и счастья.
Только во сне возможна такая упоительная медлительность движений, такое отсутствие скованности собственной тяжестью, такая возможность парить в воздухе.
…Огромный луг покрыт ослепительно белыми цветами. Вдалеке Арп видит высокую башню, светящуюся всеми цветами радуги. Арп слегка отталкивается от земли и, медленно паря, как птица, опускается вниз. Его непреодолимо влечет к себе сияющая башня, от которой распространяется неизъяснимое блаженство.
Арп не один. Со всех сторон луга к таинственной башне стремятся люди, одетые так же, как и он, в длинные белые рубахи. Среди них — Жетта с полным подолом белых цветов…
— Что это? — спрашивает у нее Арп, указывая на башню.
— Столп Свободы. Пойдем!
Они берутся за руки и вместе плывут в пронизанном солнечными лучами воздухе.
— Подожди!
Арп тоже набирает полный подол цветов, и они продолжают свой путь.
У подножия башни они складывают цветы.
— А ну, кто больше?! — кричит Жетта, порхая среди серых стеблей. — Догоняй!
Их пример заражает остальных.
Проходит немного времени, и все подножие башни завалено цветами.
Потом они жгут костры и жарят на огне большие куски мяса, насаженные на тонкие длинные прутья. Восхитительный запах шашлыка смешивается с запахом горящих сучьев, будит в памяти какие-то воспоминания, очень древние и очень приятные.
Утолив голод, они лежат на земле у костра, глядя на звезды, большие незнакомые звезды в черном-черном небе.
Когда Арп засыпает у гаснущего костра, в его руке покоится маленькая теплая рука.
Гаснут костры. Выключены разноцветные лампочки, опоясывающие башню. Внизу, у самой земли, открываются двери, и две исполинские механические лапы сгребают внутрь хлопок.
В застекленном куполе старик с загорелым лицом смотрит на стрелку автоматических весов.
— В пять раз больше, чем у всех предыдущих партий заключенных, — говорит он, выключая транспортер. — Боюсь, что при таком сумасшедшем темпе работы они и недели не протянут.
— Держу пари на две бутылки, — весело ухмыляется миловидный парнишка в военной форме. — Протянут обычные двадцать дней. Гипноз — великая штука! Можно подохнуть от смеха, как они жрали эту печеную брюкву! Под гипнозом что угодно сделаешь. Правда, доктор?
Маленькая женщина с тяжелой рыжей косой, обвивающей голову, не торопится с ответом. Она подходит к окну, включает прожектор и внимательно смотрит на обтянутые кожей, похожие на черепа лица.
— Вы несколько преувеличиваете возможности электрогипноза, — говорит она, обнажая в улыбке острые зубы вампира. — Мощное излучение пси-поля способно только задать ритм работы и определить некую мощность действий. Основное же — предварительная психическая настройка. Имитация побега, мнимые опасности — все это создало у них ощущение свободы, завоеванной дорогой ценой. Трудно предугадать, какие колоссальные резервы организма могут пробуждаться высшими эмоциями…
АЛЕКСАНДР ГОРБОВСКИЙ
«Что вы сделали с нами?»
Я
увидел его, едва выйдя на лесную поляну, шагах в десяти от себя. Это был динозавр. Огромный и гордый, он восседал на траве и вопросительно смотрел на меня.Я не успел ни испугаться, ни удивиться.
— Подойди ближе, — сказал он.
Я подошел. Я понимал, что, если я не испугался в первую минуту, делать это сейчас уже глупо.
— Вы правда динозавр? — несколько наивно спросил я.
— Конечно, нет, — ухмыльнулся он. — Разве не видно, я — кошка. А может, коза? Ме-е-е! — заблеял он вдруг страшным голосом.
Я оценил его чувство юмора и вежливо улыбнулся.
— Вы меня неправильно поняли…
— Говори мне «ты», — перебил он.
Мне показалось это несколько фамильярным, но я не стал спорить.
Голос у него был совершенно нечеловеческий. Он исходил из его пасти, как из рупора старого граммофона с сопением, присвистами и хрипом.
Кивнув своей непропорционально маленькой головой, он предложил мне сесть. Так началось наше знакомство. Оно состоялось километрах в тридцати от Москвы, неподалеку от дачи, которую я снимал.
— Скажи мне, — заговорил он, не дав мне ни освоиться, ни оглядеться, — скажи мне, как давно вы, люди, населяете Землю?