Фантастика 1969-1970

Человек создал вокруг себя мир сверхнадежных вещей. Вы когда-нибудь спрашивали себя, сколько лет может служить холодильник, который вы отправляете на свалку из-за того, что он вышел из моды? Знаете ли вы, что наушники, которые я вижу в ваших ушах, могут безотказно работать шестьсот-семьсот лет? Пластиковые кресла, машины, бритвы, которыми вы пользуетесь, дороги, по которым ездите, — все это остается работоспособным многие столетия.

Таким образом, мы живем в сверхнадежном и сверхстабильном мире. Но в этом мире есть совершенно ненадежный и совершенно нестабильный элемент — это сам человек, создатель этого мира. И разве его надежность существенно увеличилась оттого, что человек рядом с вечными вещами стал жить всего на семь лет дольше?

Человек должен стать надежным элементом в надежном мире.

А для этого он должен жить не восемьдесят, не сто восемьдесят, а тысячи лет. Ну, на худой конец — две тысячи лет. Живет же кит несколько сот, а секвойя — три-пять тысяч лет! Это же земные существа! Значит, природа умеет из земного материала создавать долгожителей.

И еще одно обвинение в адрес геронтологов. Здесь говорили о продлении жизни. А о каком продлении вы ведете речь? Ведь, если называть вещи своими именами, получится, что вы стараетесь продлить старость.

Здесь о старости говорилось много теплых слов. Указывали даже на особое наслаждение, которое приносит старикам мудрость.

Дескать, мудрость — родная сестра старости. А где доказательство, что это соответствует действительности? Утверждаю, что мудрость связана не со старостью, а с количеством прожитых лет.

Остановите физиологическое развитие двадцатилетнего юноши, и через сто лет он будет мудр, как Соломон. Он будет мудрее любого старика, так как мы увидим в нем необыкновенное сочетание — мудрость разума и мудрость необузданных юношеских чувств.

Человек — нестабильное устройство. От рождения до старости он меняется быстро и непрерывно. Ребенок растет на глазах.

А взрослые? Каждые десять лет приносят резкие и необратимые изменения. Десятилетний мальчик, двадцатилетний юноша, тридцатилетний молодой мужчина, сорокалетний зрелый мужчина, пятидесятилетний пожилой мужчина и шестидесятилетний старик! Каждый проживший на этой грешной земле достаточно долго на своей шкуре испытал, сколько неудобств и горя несет такая быстрая смена состояний. Человек не успевает привыкнуть к одному состоянию, освоиться с ним, как переходит в другое, хотя психологически он к нему не подготовлен.

Вчера еще тебя не пускали на фильмы для взрослых и ругали за позднее возвращение домой или крошки табака в кармане — а сегодня уже не берут в школу космонавтов или в аспирантуру, не рекомендуют злоупотреблять спортом, не советуют есть жирной пищи. Если посчитать, сколько лет живет человек в состоянии, когда ему все можно, потому что он уже не ребенок и еще не начал стареть, получится смехотворно мало. Каких-нибудь двадцать лет, не больше.

Но наконец человеку стукнуло шестьдесят. Тут и наступает та самая стабильность, которой ему не хватало в молодости. Мы видели врача Сартова и пчеловода Азнарова. Шестьдесят пять лет и сто восемьдесят четыре года! А большая ли между ними разница? Да никакой! Два одинаково симпатичных старика.

Старики бывают разные: бодрые и хилые, веселые и флегматичные, умные и разбитные, здоровые и хитрые. Есть даже такие, которые благополучно женятся на молоденьких. Но это все равно старики. И любой человек, как бы долго он ни жил, стариком становится в шестьдесят — шестьдесят пять лет. Смерть не всегда приходит вовремя, она часто запаздывает. Но старость никогда не задерживается, она пунктуальна и работает по точному графику.

Сегодня мы видели многих, которые, как изволили здесь выразиться, «обманули смерть». А можете вы показать мне человека, который смог бы обмануть старость? Хоть одного, к которому старость пришла всего на двадцать-тридцать лет позже? Ну, скажем, шестидесятилетнего старика, который выглядел бы тридцатилетним. Или сорокалетнего мужчину, похожего на двадцатилетнего юношу.

Создается впечатление, что все возрастные изменения, включая и старость, жестоко запрограммированы природой. Как будто в человеке идут неумолимые биологические часы с заводом на шестьдесят лет. Они строго отмеряют время от детства до старости, и ничто не может их остановить.

А потом, в шестьдесят лет, они выходят из строя, и дальше все зависит от организма человека.

Протянет пяток лет — хорошо, пятьдесят — еде лучше, а можно еще сто, пока наконец не износится. Природу будто и не интересует постаревший человек.

Он был нужен для продления рода, свое дело сделал и может жить или умереть.

Так вот, надо найти эти проклятые часы и научиться останавливать их на том времени, когда человек может все. Наверное, где-нибудь на двадцати пяти-тридцати годах. И такой человек, именно такой, должен жить тысячелетия полнокровной жизнью! В наше время это стало производственной необходимостью. Слишком усложнилась жизнь, углубились знания, увеличился объем информации. За свою недолгую жизнь человек многого не успевает сделать.