Фантастика 1971

Ветки багульника, которые принесли моему соседу по палате, то пропадавшему в коридоре, то напропалую игравшему в шашки, напоминали о весне. Еще больше хотелось на воздух, и Сафонов, наконец принес одежду.

Так я оказался на улице — вполне прилично одетым. Я проводил Вальку до самых ворот. Холода, по-моему, уже совсем не чувствовалось, а земля казалась летней… Я словно плыл в синем от голых веток воздухе. Теплый желтый луч, упавший с неба, согрел мою ладонь. Странное чувство возникло у меня — возникло и пропало: не встретился ли я с двойником, не пройдена ли половина пути? Но нет, мне не открылось будущее — должно быть, не пришло еще время.

Но мне вдруг снова показалось это возможным: два мира несутся во времени навстречу друг другу, но для каждого человека, каждого дерева или травинки, для всего сущего в них рано или поздно наступает Совпадение — для каждого в свое время.

Совпадение длится один миг, но оно является полным: два объекта из взаимно вывернутых пространств сливаются в один. И потом стремительно расходятся, чтобы никогда больше не встретиться.

Вот тогда, наверное, и можно успеть заглянуть в будущее, если только всегда быть готовым к этому.

Так не хотелось возвращаться!

Ворота выходили на шоссе. Я повернул назад и, обойдя больницу, перелез через забор, отгораживавший ее от парка.

Здесь, прыгая с кочки на кочку, я буквально столкнулся с двумя мальчишками. Они колдовали у тонкой березы. Маленьким и плохим ножом один из них ковырнул дерево, и сок пошел.

Наверное, я глотнул слишком много воздуха сразу, меня закачало, как на самолете при посадке, и деревья стали медленно противно кружиться. Через минуту, когда я смог стоять, не держась за березу, что-то изменилось. Может быть, просто стемнело, но парк изменился. С паутинки, прилипшей к сучку, слетел солнечный луч, ветви стали серыми, и воздух погас.

Пахло давнишней сыростью.

Мои ботинки были совсем мокрыми, к ним прозаически липли коричневые иглы и вообще какая-то прошлогодняя дрянь.

Мое бегство не прошло даром: я простудился, и меня задержали в больнице.

В один из последних дней пришла знакомая девушка, имени которой я не буду называть. Она тоже что-то принесла мне и что-то говорила. У нее был хороший голос и милое лицо, и было приятно слушать ее, хотя все, что она говорила, было неправдой.

Глядя на знакомую звезду в черной щели между занавесками, я спрашивал себя в эти последние дни: поеду ли я в Синегорск?

* * *

Однажды мне захотелось добраться до истоков человеческой мысли о пространстве и времени.

Что думали об этом тысячи лет назад пророки, передавшие в мифах свое видение мира?

Почему вселенная заново созидается Брамой через каждые восемь с половиной миллиардов лет?

Где истоки этого до странности смелого представления о бесконечных циклах созидания и разрушения? На подобные вопросы ответить совсем не просто.

…Было одно лишь пространство — говорит скандинавская сага — не было ни песка, ни моря, ни волн холодных, ни неба над ними. В северной части пространства располагался вечный источник холода — туманная страна Нифельгейм. Волны Урда, теплого ключа, расположенного на юге, встречались с холодными потоками Нифельгейма. И этому смешению обязана своим возникновением первоначальная материя. От нее произошел мир.

Материя — из пустого пространства. Таков смысл саги, словно предвосхитившей результаты современных исследований. Еще Клиффорд и Эйнштейн мечтали создать теорию, которая вкратце сводилась к следующему: в мире нет ничего, кроме пустого искривленного пространства. Частицы вещества — это такие участки пространства, в которых оно искривлено больше, чем везде.

А перемещение частиц подобно движению волн на поверхности озера.

Волны Урда и Нифельгейма постепенно стали математической реальностью.

А время? Может ли быть такое, что о встречном времени догадывались еще во времена халдеев и древних египтян?

Я попытался представить эпизод, описанный в одной старой книге, которая каким-то чудом попалась мне на глаза как раз в те дни.

— Фараон Хеопс спросил мастера небесных тайн (звание столь же высокое, как и звание начальника телохранителей): — Правда ли, что ты можешь заставить отрубленную голову снова прирасти к плечам?

— Да, повелитель, если это будет угодно богам, — ответил мастер.

Он был одним из тех, кто составлял план Великой пирамиды, рассчитав вход в нее так, что из самой его глубины можно увидеть священную звезду.

— Пусть приведут раба, — сказал Хеопс верховному писцу.

— О повелитель, — возразил мастер, — великое строительство еще не кончилось, и пусть жизнь даже одного-единственного раба не зависит от моего искусства.

Хеопс удивленно взглянул на мастера.

— Что нее ты предлагаешь?

— Пусть принесут гуся или пеликана, но я должен сам выбрать его, дабы согласовать с волей богов.

— Тебе всегда удается своевременно узнавать волю богов? — спросил Хеопс, и едва заметная улыбка тронула его губы.