Фантастика 1972

Всюду еще раскатывался гул. Гдето трещали стволы деревьев, отчаянно кричали и хлопали крыльями птицы. Вода тихого Хо-Конга волновалась и пенилась. Мой песчаный пляжик поднялся горбом метра на полтора над ее уровнем…

Потом вся местность содрогнулась еще дважды от могучих ударов.

Затем все стихло. Странно, что наяву я совершенно ничего не испугался…

Стемнело. Писать не могу. Да и знобит отчаянно.

24-е. Очень жаркий день после лунной ночи. Утром вскрыл и ел консервированный ананас. Двое суток как Ки ушел. Делать мне решительно нечего. Воздух полон насекомых, но, на счастье, москитов никаких. Вот светящиеся жуки, те, как только стемнеет, носятся, танцуя, туда и сюда во множестве.

Днем вулкан кажется близким как никогда. Иной раз мне представляется, что он не по-доброму дразнит меня, иногда - что он что-то обещает. Чувствуется, что к ночи я расклеюсь окончательно.

Придумал сейчас хотя бы вкратце повторить в этой тетрадке историю нашего прибытия сюда: первая книжка осталась там, в багаже второй группы…”

…Мелкие карандашные буквы сливались в глазах Андрея Андреевича в невнятную вязь, но мгновениями ему начинало казаться, что их и нет надобности читать. Разве он не помнил, не знал всего этого? Разве он не угадывал написанные слова раньше, чем их удавалось прочитать?… Разве самая лихорадка не била его и сейчас так же, как тогда?

Казуариновая роща? Ну да, конечно: она виднелась далеко над вершинами джунглей, на холме правее самого вулкана. Правее и значительно ближе… Жирный след с бурыми потеками на страничке дневника? А разве крупное зеленое насекомое, какой-то громадный кузнечик не упал в тот миг откуда-то сверху в книжку и он от неожиданности не придавил его?… Еще немного, еще одно, но зато самое трудное усилие, и для него уже не останется ничего тайного во всем этом…

Еще там, в Метрополии, нас задержали. Три недели сверх договорного срока. Их власти никак не хотели допустить экспедицию на Калифорнию. Почему?

Маленький сладкий человечек с желтым, но почти не раскосым личиком, толстенький, на коротких ножках, изо дня в день отговаривал нас. Он вежливенько щебетал, как птичка, прижимал ручки к жирненькой грудке, улыбался, хихикал и только иногда по-собачьи зло скалил большие, совсем не птичьи, зубы.

Виктор Светлов, бородач в полтора раза выше его, громогласный атлет, подавлял его своей непреклонностью. Уже тогда у Светлова сложилась эта фанатически звучащая формула. “Нас шестеро, а прокаженных сотни тысяч. Баланс не в нашу пользу!” В конце концов мы вырвались оттуда. В середине, июля, после спокойного перехода, мы прибыли в Буэнос-Агуас - старый, испанопортугальских еще времен, порт на южном берегу островка, в самом устье Хо-Конга.

По расчетам Светлова, экспедиции выгодней было начать путь именно отсюда, с юго-запада. Экспедиция имела целью сбор плодов шальмугры, а она росла именно в южной части страны, чуть севернее Большого Вулкана.

В золотистых яблоках, что созревают на ветках дерева калав, содержатся семена, напитанные чудотворным маслом. Добывая его, люди Востока испокон веков платят за него своими жизнями. Добытое, отжатое, оно ценится на вес золота. Несколько капель маслянистой жидкости, введенные в вены самого тяжкого лепротика - прокаженного, делают, согласно восточным медикам, то, что мы привыкли считать легендой, мифом. “Встань, возьми одр свой и ходи: ты очистился!” - как бы говорят они ему.

И человек, бывший долгие годы уже за гранью жизни и смерти, за пределами людского мира, воскресает для новой жизни.

Струпья Иова спадают с его тела.

Львиная морда превращается в человеческое лицо. И он примиряется с возвращенным ему существованием.

– Может быть, все это и так, - говорят, однако, ученые, - но… Так ли это на самом деле? Это необходимо проверить, чтобы избежать горечи такого разочарования.

И правда: если это так, чем же объясняется тогда, что столь мощное средство остается доселе почти неизвестным в цивилизованных странах? Почему шальмугровое семя не продается на европейских рынках? Почему наши лаборатории и заводы не выжимают из него чудотворное масло и в лучших оранжереях Запада не зеленеют молодые побеги священного дерева калав?

Увы, все это очень просто.

Слишком мало прокаженных живет в Европе, чтобы им можно было продать с выгодой достаточное количество шальмугрового масла. Среди белых - кто болен этой древней болезнью? Почти одни только неимущие. Кто же оплатит добычу бесценного масла в гибельных горах Индокитая или Индии? Кто даст деньги на разведение плантаций калава, строительство лабораторий и заводов, эксперименты и опыты? Это не хина, нужная всем. Это не дерево кока, из которого можно добывать и лекарство, и сладкий, приманчивый яд, нужные миллионам…

И чудесные плоды гниют в высоких травах горных джунглей сегодня, как гнили тысячелетия назад. И люди тоже гниют заживо, как эти плоды, в темной “римбе” того мира, не в силах прибегнуть к дарованной самой природой помощи. Им недоступно лечение шальмугровым маслом.

Его добыча не сулит доходов. Спасать страдальцев невыгодно.

Страшные слова, не правда ли?