Фантастика 1972

– Ага… Вообще в твоих доводах что-то есть,-сказал Стась.Мы действительно упростили деление до “физиков” и “нефизиков” - это примитивно, ты прав. Вот и надо будет найти кого-то с таким диалектическим оптимумом и дать ему на заключение.

– Так ты уже нашел, чудило! Давай, - Борис протянул руку к портфелю.

– Э, нет, Борь, только не тебе! Физиков много, а ты для меня один.

– То есть… ты нахально берешь подсказанную тебе идею, а меня побоку, так? Не хочешь уважить меня как специалиста? - Чекан потемнел.

– Да не сердись ты, чудак-человек, ведь рискованно же очень!

– Понимаю: заботишься о моей жизни, а заодно и о своем прокурорском будущем. Ну, так считай, что лично для тебя я уже покойник. Меня нет и не было. Девушка, получите с меня!

Ну, если Борис потребовал счет, это всерьез. Коломиец заколебался:

– Да погоди ты, погоди… Ладно, - он раскрыл портфель, - дать я тебе их с собой не дам, а здесь прочти. Ты сейчас пьян, не все усвоишь - валяй.

И он начал по листику выдавать Борису - сначала конспект Загурского, а затем и заметки Тураева; прочитанное тотчас забирал назад.

– Да-а… - потянул Чекан, возвращая Стасю последнюю страницу. - Действительно, есть над чем поломать голову. Совершенно новый поворот темы.

– А конкретней? - придвинулся к нему Коломиец.

– Что - конкретней? Вот теперь возьму и умру, ага!

– Ты так не шути, пока что счет 3:0 не в нашу пользу. А все-таки по существу ты можешь что-то сказать?

– Понимаешь… - Борис в затруднении поскреб плохо выбритые щеки - сперва правую, потом левую. - Так сразу и не выразить, подумать надо. Ну первую часть этой идеи - что в записи Загурского - я и раньше знал. Вся физическая общественность нашего города о ней знает, разговоров немало было. Но… это ведь только присказка, а сама-то сказка - в записях Тураева. Сан Саныча. Верно, есть там что-то такое… с жутинкой. Сразу и не ухватить, что именно… - Чекан задумался, потом сказал: - Поэт все-таки был Александр Александрович, именно физик-поэт, физиклирик, хотя журналисты по скудости ума и противопоставляют одно другому. Он умел глубоко чувствовать мысль, умел дать образ проблемы, понимаешь?

– Нет, - сознался Стась.

– Как по-твоему, чем был бы Тураев, если бы отнять от него, от его богатой личности физику: знания, идеи, труды… ну и, само собой, приобретенные благодаря знаниям, идеям, трудам степени, должности, награды, звания… Даже круг знакомых и друзей? Чем? И не тот, молодой Тураев, который хотел в летчики пойти… - интересная, кстати, подробность! - а нынешний, вернее сказать, недавний. А?

– У него был значок “Турист СССР”, - подумав, молвил Стась.

– Вот видишь! Теперь понимаешь?

– М-м… нет.

– Вот поэтому ты до сих пор и жив! - Чекан поднялся. - Ну ладно, мир праху физиков-лириков! - Он подал руку Коломийцу. - За меня можешь не волноваться, лично я физик-циник, ничего на веру не принимаю. Пока!

И он удалился задумчивой походкой в сторону проспекта Д. Тонкопряховой, предоставив Коломийцу расплачиваться за обед; последнее было справедливо, поскольку Стась все-таки получал рублей на тридцать больше.

Следователь Коломиец с беспокойством смотрел ему вслед.

“Ну если и Борька на этом гробанется - сожгу бумаги. Сожгу - и все, к чертям такое научное наследие!”

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

По системе йогов для исцеления какого-либо органа полагается сосредоточиться на нем и думать: я и есть этот орган. Некий товарищ попытался таким способом подлечить сердце, сосредоточился, но вместо того, чтобы подумать: “Я и есть сердце”, - нечаянно подумал: “Я и есть инфаркт”.

Хоронили с музыкой.

К. Прутков-инженер, из цикла “Басни без морали”

Как мы чувствуем мысль?

Мысль материальна. Не вещественна, но материальна. Этого, однако, мало: далеко не все материальное мы чувствуем. Не чувствуем мы, к примеру, физическое пространство, вакуум, космос - необъятный бассейн материи, в котором плавают комочки вещества. Мысль мы тем не менее чувствуем, хотя непонятно: как и чем? Вот свет мы отличаем от тьмы всякими там колбочкамипалочками, крестиками-ноликами в сетчатке глаз; звуки от безмолвия - тремя парами ушей (внешними, средними и внутренними).

А мысль от бессмыслицы мы отличаем… черт его знает, какимто волнением в душе, что ли? Хотя опять же - что такое душа?…

Вот видите, до чего здесь можно договориться. И все-таки мысль материальна - настолько материальна, что мы можем тем же странным “прибором” - волнением души - измерить количество мысли (аналог количества информации); действительно, серьезная, глубокая мысль вызывает изрядное волнение в душе (или в уме? а может, в подкорке?…), мелкая же, пустяковая мысль такого волнения не вызывает.

Туманно все это, крайне туманно. Но туманно по той причине, что мы не знаем самих себя.