Фантастика 1977

Потом зерно веяли на ветру, и самые крупные зерна — бридок — падали впереди других, а мелкие — осыпка — ложились месяцем возле веяльщиков. Бридок мололи, а из духовитой теплой муки пекли огромные хлебы…

Я торопился на лов, с трудом волок мешок с тяжелой режевой сетью. С холма было видно сразу три огромных озера — Лиственное, Черное и еще одно, что лежало на месте мохового болота, леса и Слепца. Третье озеро было самым большим, в нем легко уместились бы первое и второе. Вода в озере была такой прозрачной, что в солнечный день казалось, что ее вовсе нет, а рыбы, как птицы, парят над желтым песчаным дном.

Идти было тяжело, сети оказались тяжелыми. Когда приезжал с заставы зять, он и носил и ставил сети сам, а я только помогал. Отпускали зятя не часто, но, когда его не было, все тяжелые работы делала сестра, не хуже парней пахала, косила и трепала лен. Когда ставили дом, сестра по-мужски орудовала теслом и топором, даже комяга, приткнувшаяся к берегу, была выдолблена сестрой. Утром я стал помогать сестре на поле, но она вдруг сказала, что хочет свежей рыбы.

От жары на деревьях таяла смола, лес словно вымер, рыбы забились в береговые норы и под коряги. Высыпав сети, я принялся ширять в камышах шестом, долго бил возле берега боткой. И все попусту: в сетях даже ерш не запутался, не дрогнул ни один берестяной поплавок.

Когда сети ставили на ночь, случалось, поплавки тонули в воде, а сеть, набитая рыбой, оседала на дно. Даже дикие утки и гуси попадали в режу, запутывались в грубом полотне.

Уток, гусей и лебедей на озере было множество, стоило их вспугнуть, как они взлетали со страшным шумом. От великого множества птиц становилось вдруг темно, жара сделала сонными даже лебедей: рядом, на плесе, дремала целая их стая, бодрствовал только один, остальные покачивались на воде, будто белые пуховые подушки.

Я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Одурев от жары, к озеру по сожженной траве пробились волки: вожак хмуро косился на меня, тяжелое его «полено» было тревожно вытянуто. Птицы не испугались волков, лишь утиный выводок отплыл подальше от берега.

От волков веяло страхом, я застыл на месте, боясь пошевелиться. И вдруг волки отпрянули от воды, пропали в траве.

В бору резко закричала какая-то птица, над еловой гривой поднялось кодло ворон, гремя, взлетели утки, гуси и лебеди.

Птицы закружились в непонятной тревоге.

И вдруг я услышал резкий рокот.

— Набег?… — понял в ужасе.

Но это были еще не враги: пастух в страхе гнал в лесную чащу табун, конь в деревнях был дороже одежды и оружия, за одного коня давали несколько коров, целую гору зерна.

Заволновалось стадо на луговине: заблеяли овцы, грозно заревел бык.

И тут я увидел огромного черного ворона. Спокойно пролетев над озером, ворон опустился на высокую сухостойную лесину, застыл, внимательно всматриваясь в даль.

Снова послышался топот — глухой, тяжелый, такой, что в озере закачалась вода. На луговину вылетели бесчисленные всадники.

В страхе я увидел, что наши отступают, мчатся на конях, закинув за спину щиты. Потерять щит значило погибнуть: вдогонку летели железные стрелы, болты от арбалетов. Вылетев на берег озера, отступающие стали бросать в воду все тяжелое: кованые кольчуги, шлемы, оружие. Многие из бегущих были в белых нательных рубахах.

Враги неслись по пятам, их было во много раз больше.

По шлемам, похожим на железные миски для супа, я сразу понял, что это меченосцы. Вместо лиц почти у всех всадников были страшные черные личины из металла.

Вспыхнул зарод соломы, с криками бросились врассыпную жницы. Тяжелые кони сбивали людей, сносили ржаные стойки, яростно ржали…

Всадники были совсем близко от меня: я видел даже бронзовые уши, приклепанные к личинам.

Влетев в деревню, враги торопливо спешивались, вбегали в дома, выводили молодых девушек, выносили и приторачивали к седлам узлы с вещами. Меченосцы торопились: они разбили лишь заставу, а рядом было сильное, готовое к битве войско.

Трое рыцарей подлетели к стаду, стали его заворачивать на дорогу. К меченосцам бросился пастух, в руках у него была дубина с налобком. Двоих рыцарей он успел оглоушить дубиной, но третий в ярости обрушил на пастуха двуручный меч. Подпасок успел добежать до леса, нырнуть в чащу.

Во второй раз я увидел, как горит деревня, но меченосцы спешили: подожгли лишь три дома и овин…

Не помню, как я добрался до своей избы. Все двери в избе были распахнуты настежь, в сенях перекатывалась опрокинутая кадка. Я не решился даже войти, словно в избе все еще были враги.

Вдруг рядом тревожно заржал конь нашего зятя. Я не раз пас коня, приносил ему хлеб и легко узнал по голосу. Обернулся и застыл в ужасе: в седле лежал мертвый муж сестры, потемневшее лицо утонуло в гриве коня, белые руки бессильно свесились. Подбежали люди, молча сняли зятя с коня, внесли в избу, положили на ветловый стол. Кольчуга дружинника была порвана, меч и шлем потеряны, на виске алым цветком смолевки запеклась кровь.