Фантастика 1978

Хозяйство, в котором я работал, было большой фермой, где выращивали маис и лен, разные овощи и масличные растения, держали скот и занимались некоторыми ремеслами. Многое из того, что мы производили, куда-то увозили, а нам всегда оставалось только самое необходимое.

В один из первых дней я по наивности спросил своего соседа по работе, кому же принадлежит ферма. Он испуганно посмотрел на меня, огляделся и сказал:

– Кому? Равным… государству… Оану…

Эта неопределенность и неизвестность во многом отличала жизнь эквигомов. Все считалось чьей-то собственностью, но чьей именно - не говорилось. Официально считалось, что равные и государство - это мы сами, но мы так же мало ощущали себя собственниками нашей фермы, как собственниками луны или звезд.

В сколько-нибудь действительном смысле мы не имели совершенно ничего. Буквально ничего. Даже штаны, рубаха и обувь выдавались в пользование и подлежали сдаче на тряпье.

Сколько бы человек ни работал, он не мог приобрести никакой собственности.

Крестьяне, жившие в отдельных хижинах, имели простейшее домашнее хозяйство - небольшой запас продовольствия и топлива, посуду, утварь. Но все это не принадлежало им. Они не могли ничего продать, подарить и даже передать в наследство.

Если человек умирал (а это случалось часто), сверхравные решали, что из имущества, которым он пользовался, перейдет к детям, а что будет изъято.

В ходу было такое рассуждение. Человек родится голый и ложится в землю голый. На земле он как бы гость равных, среди которых живет. Они дают ему взаймы или в аренду орудия труда и предметы пользования. Умирая, он возвращает все, что получил, все, что осталось неиспользованным.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КАЗНЬ ДВУКРАТНО-СВЕРХРАВНОГО. ГУЛЛИВЕРУ НАЗНАЧАЮТ ЖЕНУ

Чиновник, который допрашивал меня в госпитале, и начальник, под чьим руководством мы изучали премудрость Оана, стояли на низшей ступени эквигомского сверхравенства. Всего этих ступеней было пять. Появляясь публично, сверхравные высших ступеней одевались как все эквигомы - в длинные рубахи, штаны до колен и деревянные башмаки. Но среди людей, работавших со мной, ходили слухи, что живут они в роскошных домах, которые обслуживает множество равных.

Однажды на нашу ферму приехал двукратно-сверхравный, и всех нас собрали на пустырь, где он сказал нам речь.

– Великий Оан говорит: если очень захотеть и постараться, то река потечет в гору. Все вы повторяете это изречение, но думаете, что к вам оно не относится. Вы допускаете, что поток, протекающий через вашу ферму, каждый год в половодье заносит илом и камнями парк Оана. Только враги хотят, чтобы парк Оана превратился в яму с навозом. Они мечтают об этом. Дадим же клятву Оану, что поток потечет в гору!

Тут несколько человек закричало “Дадим клятву!”, к ним присоединились другие, и через минуту вся толпа ревела, махала руками и топала ногами. Должен сознаться, что я кричал и махал руками вместе со всеми и даже делал это не совсем притворно: человек в толпе не то же самое, что один, сам по себе.

Парком Оана называлась красивая местность на 7-8 миль ниже нашей деревни по течению ручья. Один раз нас водили туда. В этом парке, в аллеях и под особыми навесами, стояли сотни совершенно одинаковых каменных изваяний Оана, а на скалах десятифутовыми буквами были выбиты его изречения.

На другой день все работы на ферме были прекращены, и множество людей вышло с лопатами, мотыгами, тачками и просто с голыми руками на берег ручья выше нашей деревни.

На всех не хватало орудий и даже места для работы, поэтому копали день и ночь, сменяясь каждые двенадцать часов с перерывом для еды. Ночью жгли кучи хвороста, собранного на зиму для отопления казарм и хижин. Через месяц была готова большая плотина, за которой стала накапливаться вода.

Но случилось несчастье. В горах прошли сильные дожди, которых, впрочем, можно было ожидать в осеннее время. Ручей превратился в бурную реку, озеро за плотиной стало переполняться. Мы работали совершенно голые, мужчины и женщины вперемешку, по пояс в холодной воде и гряз-и, пытаясь поднять плотину, но ничего нельзя было сделать. Плотину прорвало, и поток воды в несколько мгновений уничтожил деревню, в которой мы жили. Не знаю, сколько людей погибло, но потом нередко находили трупы, заброшенные водой в самые неожиданные места. Смыв деревню и уничтожив посевы и посадки на нескольких тысячах акров, поток ринулся вниз прямо на парк Оана.

Через неделю, когда мы клали из едва обожженного кирпича новые стены для нашей казармы, а крестьяне ставили заново свои жалкие хижины, мы увидели удивительное зрелище.

На длинной веревке стражники вели того двукратно-сверхравного, который говорил нам речь. Теперь я увидел, что это уже немолодой человек. Он еле шел, ноги его были разбиты в кровь.

Его поставили на размытой плотине, а нас ударами гонга собрали к этому месту. Дно недавно существовавшего озера было покрыто толстым слоем топкого ила, в котором ноги увязали по колено. Старший из стражников влез на какой-то ящик, заговорил;