Фантастика 1981

Иванов махнул рукой, улыбнулся: «Брось, старик, не пугай сам себя. Это возвращение твое… Рождение!» «Тогда прощай. Береги это тело. Оно еще ничего, но частенько болеет ангинами. Запомни».

«Прощай. Я запомню…» Он увидел, как в плящущем свете костра от него отделилась серая тень Ивана Ивановича. Еще более пугливая, чем ее бывший хозяин, нелепая и жалкая на этом празднике огня и преображения. Тень потопталась на снегу и, сутуля плечи, шагнула в костер. Словно и не было! Только пламя вдруг зашипело и припало на миг к земле, будто на белые угли плеснули воды.

Чума, который с опаской подглядывал из окна за действиями соседа, окончательно утвердился в своем мнении — чокнулся Корнев, не иначе! — и отправился в смежную комнату досыпать. Ну кто в здравом уме станет жечь иосреди двора почти новую тахту? Да еще ночью.

Прежняя память, как и внешность, осталась. Она-то и подсказала Юрию Иванову, что Гоголев назначил на девять репетицию — разрабатывать мизансцены.

Он аккуратно сложил в портфель милицейскую форму, положил сверху кобуру и махровое полотенце. Затем выпил кофе — сказывалась бессонная ночь, — поискал брошюру с пьесой, однако не нашел и, махнув рукой на поиски, вышел из дому.

К утру опять подморозило.

Насвистывая одну из мелодий Френсиса Лэя, Иванов спустился к Днепру. Из огромной проруби, где обычно купались городские «моржи», шел пар.

«На первый раз не буду злоупотреблять», — подумал Иванов, быстренько раздеваясь.

Сердце, все еще, наверное, принадлежащее Ивану Ивановичу, слабо екнуло, когда он осторожно ступил в ледяную воду, чтоб не намочить голову. Проплыл туда-сюда, отфыркиваясь и всхрапывая от удовольствия. Потом пробежался, до красноты растер себя мохнатым полотенцем. Так же, как и раздевался, быстро оделся.

Часы показывали четверть десятого.

Иванов, отбивая такт рукой, пружинящим шагом поднялся по улице Серова и свернул к театру. Он обживал себя, будто жильцы новый дом. Дом ему нравился.

Гардеробщик, вечно сонный Борис Сидорович, который никогда не замечал Корнева, перед Ивановым встал и пальто его принял с полупоклоном. Случившееся явно обескуражило старика.

Юрий Иванов тем временем пересек фойе, прошел два коридора и «предбанник» и вступил на сцену. Там уже свирепствовал главреж.

— Не хватало! — окрысился Гоголев. — Еще вы будете опаздывать!

Иванов бросил взгляд. Глаза его удивились. Раньше они видели всегда что-нибудь одно: кусочек, огрызок окружающего мира. Теперь он увидел все разом: скучающую Веру Сергеевну, то бишь Елену Фролову, похмельного Аристарха — он подарил ему всепрощающую улыбку, Кузьмича, их единственного народного, который вяло жевал бутерброд. В стороне скучали остальные «энергичные люди». В отличие от Аристарха люди опохмелиться не успели: на лице Простого человека крупными мазками была написана нечеловеческая тоска.

Где-то рванул сквозняк. По сцене прошел ветер.

— Полно вам, — сказал Иванов главрежу, — не суетитесь.

Кончиками пальцев он легонько подталкивал Гоголева за кулисы. Тот безропотно повиновался.

Сонечка, то бишь Аня Величко, увидев его на сцене, внезапно смертельно побледнела.

— Что с тобой, Ваня? — тихо спросила она. — Ты заболел? Ты на себя непохож.

— Потом! — оборвал он ее. — Потом, любимая. У нас впереди целая жизнь. Еще успеем наговориться.

Он властно поднял руку, призывая к тишине, и обратился к артистам:

— Сегодня буду играть я, ребята. Для начала я расскажу вам немного о себе. Будем знакомы. Меня зовут Юрием. Юрий Иванов.

Опять ударил ветер.

Закатное солнце, которое висело на старом заднике еще с прошлого сезона, вдруг оторвалось от грязной марли, заблистало, распускаясь огненным цветком, и взошло над сценой. А на бутафорском дереве вопреки здравому смыслу запели бутафорские птицы.

МИХАИЛ ПУХОВ Человек с пустой кобурой

Пояс его оттягивала огромная желтая кобура. При ходьбе он слегка прихрамывал на левую ногу. На лице, покрытом неровным космическим загаром, красовался большой белый шрам в виде ущербной луны. Словом, это был старый космический волк при всех регалиях. Из такого человека, как я неоднократно убеждался, можно выудить самую невероятную историю.

Он взял в автомате кофе и сел за мой столик. Рыба, если можно так выразиться, шла на крючок сама. Я мысленно поплевал на воображаемого червяка и забросил удочку:

— Откуда у вас такой замечательный шрам?

— Хоккей, — объяснил он. По его галактическому загару стекали узкие струйки пота. — В юности я увлекался хоккеем.

— Стояли в воротах?

— Сидел на трибуне. — Он тронул белый шрам пальцем. — Ничто его не берет. Хоть гримом замазывай. Сорок дней загорал на море — все без толку.

Я терпеливо ждал, как и подобает настоящему рыболову, — На море мне не понравилось, — сообщил он. — Камни острые, скользкие. Вчера полез купаться, упал, ушиб ногу.

Он осторожно пощупал левое колено.

— До сих пор больно. И жара там, на море. Почти как здесь.

Он расстегнул свою огромную кобуру. Порывшись в ней, извлек мятый платок и вытер лицо.