Фантастика 1982

Пока они были впереди, только приближались, - где-то там еще, завтра-послезавтра, - то казалось, будут они такими долгими, такими нескончаемо-прекрасными: все успеет - и наговорится, и насмеется, надышится на всю жизнь. Два дня двумя годами казались…

Так все и звенело в ней тогда, так и пело - простенький солнечный напев: И се-год-ня мы вдвоем!

И се-год-ня мы вдвоем!

Как-то само собой сложилось. Что ни делает, куда ни пойдет, а в ней так и звенит, так и звенит: Еще завтра мы вдвоем!

Еще завтра мы вдвоем!

Сегодня, завтра… Сегодня, завтра… Про послезавтра - ни слова! Таким неимоверным казалось это послезавтра, таким далеким… А оно - вот уже! Уже и надвигается…

Прошло два дня. Настал третий.

С утра пасмурно. На старые сугробы, на трухлявый, источенный струйками лед тихо падали крупные хлопья густого снега. После обеда прояснилось, поднялся ветер. И опять зашумело, загудело в соснах, засвистело за хатой в дубняке.

Маринке и хотелось побыть с Михайликом, и тяжко: взглянет на паренька, а услужливая мысль подсказывает, подсчитывает, сколько еще часов - часов, а не дней! - остается до разлуки. И так горько, так гнетет этот подсчет - еще одиннадцать, еще десять, девять, восемь… Восемь - и ты одна! Не вытерпела, оделась:

– Я сейчас. Хворосту наберу.

Вышла, захлебнулась сырым ветром - и вновь мысли: скоро, скоро вечер… Говорил, что уйдет ночью, после двенадцати…

Нет, и во дворе нет спасения от мыслей.

А ветер теплый, совсем не мартовский. Землей пахнет и даже вроде первыми листочками. И откуда только эти запахи, когда вон еще снегу сколько…

Постояла, послушала - лютует весенняя буря. А там, за лесом, грохочут, приближаются стальные громы.

Вернупась в хату.

Михайло чистил пистолет. Рядом на столе лежал диск.

– Что это? - спросила Маринка, указывая на диск. - Не это ли твоя млонзограмма?

–Нет, вздохнул Михайло. - Это… На дороге нашел. Нет у меня млонзограммы. Не смог я тогда ее взять…

– А почему не смог?

– Так получилось. Профессор-то велел прийти через неделю. С утра я был в клубе, там меня и застала война. Наш город бомбили в тот же день в одиннадцать. Особенно старались попасть в железнодорожный мост - это как раз возле нас. Сразу после отбоя я, понятное дело, побежал домой. Наш домик, повалило взрывом, а там, где стоял особняк профессора Подопригоры, дымилась большущая воронка…

– Ну и выдумщик… - грустно улыбнулась Марина. - Нет твоего Подопригоры. И вообще нет никакого бессмертия… Все это ты просто выдумал.

– Нет, говоришь? - Михаил старательно протер пистолет белой тряпочкой. Взвешивая на ладони, задумчиво рассматривал своего стального, вороненого побратима. - Бессмертие, Хмариночка, как и смерть, в наших руках.л Спрятал пистолет, диск. Долго и молча занавешивал окна, зажигал каганец. И уже при его неуверенном, колеблющемся свете подсел к Маринке, положил руку на плечо: - Запомни: для таких, как мы, смерти нет. Мы - Гомо диспергенс! Мы больше отдаем, чем забираем…

– Милый! - Маринка прижалась, уткнулась лицом в грудь Михаилу. Притихла, только плечи вздрагивают…

И снова тихо в хате. Тихо и тоскливо. А разве не так же было и тогда, в ту недавнюю и одновременно такую далекую, разбушевавшуюся вьюжную ночь? Нет, не так, Одна-одинешенька была Маринка, а теперь с нею - у нее - Михайло. Пока с нею… И наши наступают - вон как грохочет!

Все ближе и ближе. И не вьюга:- теплая, мартовская буря за окнами.

И все-таки в комнате тяжкая тишина..

Почему?

Сегодня ночью прощание.

– Послушай, Хмариночка, - заговорил наконец Михайло. - Будет тебе хмуриться. Хочешь, я тебе что-то интересное расскажу?

– Что ты там еще можешь рассказать… Ничего больше не придумаешь. Все уже рассказал…

– А вот и не все. Далеко не все… И не выдумываю я, правду говорю… Садись-ка лучше да слушай.

–Слушаю, милый, слушаю… Ну, рассказывай…

Третий рассказ Михаила

В самом начале ноября послал меня командир в областной центр. Задание было не из легких. Больше месяца пришлось жить в городе, всякое случалось, но, что бы там ни было, приказ выполнил и, как видишь, живой.

В лес вернулся аж в декабре. Доложил все командиру, отоспался. Утром вышел из землянки - солнышко светит, в морозной дымке мельчайшие искорки снежные вьются. Сухой снежок так приятно шуршит под ногами в старой листве… Иду, а сам вроде заново со всем знакомлюсь. Столько изменений за месяц произошло, столько новых людей. Но странно - кого ни встречу, все какие-то мрачные, молчаливые. В чем дело?…

Вижу - под старым дубом строят землянку. Трое долбят ломами промерзшую глину,- пятеро тешут бревна.

И из этих восьми двое новенькие: румянощекий чернявый усач (я его сразу же мысленно окрестил Черноусом) и худющий, с болезненным цветом лица паренек в геленой немецкой шинели, обоих вижу впервые. Подошел, поздоровался со всеми, достал кисет.

– Перекур! - крикнул Черноус.

Сели ребята, задымили самокрутками. И такой пошел у них разговор - противно слушать. Дела - хуже некуда: провал за провалом. Черноус уверяет: в отряде завелся провокатор, нужна поголовная проверка.