Фантастика, 1983 год

Присловье о турке Борьба Васильевич вынес из леса. В витебской бригаде сражалось много татар, с одним Борька подружился. Дядя Хусаин был необычайно силен и добр. Умел разобрать и собрать любое оружие - хоть наше, хоть немецкое. Порусски говорил правильно, без акцента, но любимую свою поговорку произносил именно так: “Карош турка Джиурдина!” Он погиб у пулемета, положив на снег два взвода карателей…

К своему дому Макушкин подошел в сумерках. Вымыл ботинки в луже перед подъездом, поздоровался со старушками, которых весна выманила на скамейку. Не взглянув в сторону лифта, пошел по лестнице. На площадке шестого этажа встретился Сидоров из рентгеновской лаборатории. Борьба Васильевич поздоровался, хотел поговорить о своих образцах, которые отдал на анализ. Но Сидоров не остановился, видно, спешил, На девятом этаже, облокотившись на перила, стояла Леля в коротеньком халатике.

– Почему не на лифте? - недовольно спросила она, стряхивая сигаретный пепел.

– Так он же сломан…

– А я говорю - починили. Целый день парни возились. Нормальные такие парни, из лаборатории автоматики. Блондины.

– Сидоров тоже пешком спускался, - оправдывался Макушкин.

– Мне до твоего Сидорова дела нет!… Сыру купил?

После общения с блондинами-автоматчиками лифт изменил характер. Чутко реагировал на нажатие кнопки, стремглав летел вниз, вежливо раздвигал полированные дверцы, приглашающе зажигал верхний свет. На кивок Борьбы Васильевича подмигивал огнями и возносился, словно пушинка, без рывков и скрежета.

– Давно бы так! - радовался Макушкин.

Дом, в котором он жил, населяли в основном сотрудники института. За семь лет сформировались и устоялись группы на основе общих интересов. Были клубы любителей застолья и преферанса, книголюбы, меломаны, кружки кройки и шитья, секции по сбору грибов и лыжные отряды. Общительная Леля блистала повсеместно, Борьба же Васильевич нигде ко двору не пришелся. Он не отличал карты от домино, сыроежку от поганки, не находил вкуса в коньяке и морщился от табачного дыма. С нетерпением ожидал отпуска, чтобы на свободе, отрешившись от семинаров, экономических учеб и вызовов к директору, наконец-то спокойно поработать.

Впрочем, зимой любил ворваться в лес. По просекам, затяжным подъемам и ухабистым спускам - палки под мышки, снег под лыжами свистит, ветер забивается в рот - отмахнуть двадцать километров. На другой день сходить в баньку, пропарить косточки, отвести душу. И все! Опять можно прыгать вокруг установки, подбадривая растущий кристалл. Раньше на лыжах и в бане напарником был сын. Но теперь он далеко, в Новосибирске, в академгородке…

И Борьба Васильевич подружился с лифтом. Разьяснял ему:

– Лифт - друг человека!… Какая твоя задача? Твоя задача - беречь наши силы, сердце и нервы. Не будем ворошить прошлое - сейчас ты работаешь хорошо. Но делаешь ли все возможное?

Лифт непонимающе моргал.

– Неясно? Сейчас растолкую. Представь, что ты стоишь внизу, а я на девятом этаже. Я только что позавтракал или пообедал, в общем, полон сил, мне легко спуститься пешком или, позвав тебя, подождать две минутки… А теперь вообрази, что я возвращаюсь из института. Устал, промок, тащу сумку с продуктами. Или, еще хуже, вернулся поздно ночью из Москвы. А ты наверху. И вот я должен столбенеть, как перед директорским кабинетом, и ждать, пока ты снизойдешь. Мне плохо, неудобно. И любому на моем месте тоже. Понимаешь теперь, какое должно быть твое постоянное место?… Правильно, внизу.

Чтобы лифт закрепил услышанное, Борьба Васильевич выходил на девятом этаже и тут же нажимал кнопку первого.

Дверцы смыкались, кабина скользила вниз.

– Ну, усвоил?

Лифт понимающе гудел.

Так Макушкин воспитывал нового друга и добился своего.

Когда бы он ни возвращался домой, лифт ожидал на первом этаже. И даже предупредительно распахивал дверцы.

– Вот молодец! Спасибо…

Между тем дела с кристаллами шли ни шатко ни валко.

В первом же опыте Борьба Васильевич и Таня смешали порошок оксида тория, привезенный Ивановым в оранжевом контейнере, с белейшим оксидом европия и ввели в шихту. После кристаллизации в молибденовой лодочке получилось нечто угольно-черное. Так бывало, если на установке нарушался вакуум и расплав загрязнялся. Но ведь в этом опыте все было нормально! Макушкин пожал плечами и повторил эксперимент.

Результат был прежний.

– Давайте уменьшим добавку оксидов, - предложила Танечка.

– Смысл?

– Может, кристалл посветлеет…

Таня Петрова могла пребывать в двух состояниях. К установке подходила в белом халате и тапочках - серьезный, хотя и юный специалист. Сняв халат, превращалась в серебряное облако. Туфельки казались выкованными из листового серебра, брюки отливали благородной чернью, в ажурной блузке просверкивали серебряные нити. Волосы и тени под глазами тоже серебрились.

Однако в любом состоянии перед доктором наук Макушкиным Таня стояла на цыпочках, не замечала причуд, безропотно выполняла просьбы, поила чаем.

– Нет, - сказал Макушкин, - добавку уменьшать нельзя.

– Тогда проведем фазовый анализ.

Они истолкли кусочек черного слитка в сапфировой ступке.