Он говорил это с завидной уверенностью, что иначе не может быть, иначе никак невозможно. Решительно вышел на балкон, заглянул с высоты через перила.
– Вот уже и машина идет.
– Может, поговорим, и все? - робко спросил Гостев.
– Дорогой поговорим. Где ваше пальто? Нет пальто? Как же вы из Москвы? Там ведь уже холодно. И вещей никаких не вижу. Налегке? - Он с недоумением посмотрел на Гостева. - Более чем налегке.
И снова Гостеву подумалось, что сеанс срывается. Потому что даже всезнающий компьютер нe может учесть всего. Вот ведь не догадался снабдить его в эту необычную командировку хотя бы чемоданом. Должен же он знать, что была во времена Алазяна такая потребность у людей, - отправляясь в поездки, брать с собой чемоданы с вещами, дополнительную одежду.
В растерянности он сунул руку в карман, вынул большой, как раз по ширине кармана, блокнот и успокоился: все-таки компьютер соображает, поправляется на ходу. Ведь Гостев только здесь решил объявить себя приезжим журналистом, и вот у него уже блокнот в кармане. Какой же журналист XX века без блокнота?! В то время еще не умели обходиться без того, чтобы все записывать…
Поколесив по улицам Еревана, машина вырвалась на загородное шоссе и помчалась по неширокой асфальтовой дороге, извивающейся вдоль крутых пологих склонов. Алазян, сидевший впереди, рядом с молчаливым шофером, непрерывно рассказывал о проблемах, изучением которых он в разное время занимался, - о постоянстве силы притяжения и непостоянстве скорости света, о влиянии приливных сил Галактики на вращение Земли и об эрозийном сейсмическом конусе - эрсеконе, о шкале температур ниже “абсолютного нуля”, о зависимости распада системы от ее энергии, о гравитационной неоднородности пространства, о неаддитивности энергии и прочих и прочих.
То ли от частых поворотов, то ли от этого, обрушившегося на него, клубка теорий, идей, гипотез у Гостева разболелась голова, и он спросил устало, почти раздраженно:
– Как можно одновременно заниматься столь разными вопросами?
– Как разными? - удивился Алазян. - Все они имеют отношение к главному вопросу миропонимания.
– Какому?
– Основополагающему.
Следовало повторить вопрос, но Гостев не сделал этого. Он чувствовал себя очень уставшим, хотелось, чтобы прекратилась эта качка вправо-влево. И чтобы Алазян замолчал, перестал мучить своими то ли на самом деле гениальными, то ли бредовыми идеями. И вдруг он вспомнил, почему болит голова: слишком тесен шлем. И еще подумал, вот так же, наверное, уставали от бешеного фонтана идей Алазяна его современники-ученые и винили его, хотя виноваты были сами, привыкшие к медлительности и постепенности, разучившиеся с молодой бесцеремонностью тасовать доводы, выводы, идеи. И он устыдился своей слабости.
– Трудно, наверное, так много работать, думать обо всем сразу? - сочувственно спросил он.
– Трудно не думать, - ответил Алазян. - Перестать думать - значит умереть.
– Должен же человек отдыхать?
– Обязательно. Вот сейчас мы и отдыхаем.
– Ничего себе, отдых! Между делом, отдыхая, противоречить Эйнштейну…
– А кто противоречит Эйнштейну?
– Да вы же своим пятимерным континуумом…
– Такой неблагодарной задачи я перед собой не ставлю. Разве геометрия Лобачевского - Римана противоречит геометрии Евклида? Разве физика Эйнштейна противоречит физике Галилея - Ньютона? Так и теория пятимерного континуума не противоречит представлениям классической и релятивистской физики, а дополняет, расширяет, обобщает и углубляет эти представления. Эйнштейн видел ограниченность физики Галилея - Ньютона в ее механицизме, обусловленном рассмотрением лишь пространственных координат. Теория относительности утвердила необходимость учета четвертой координаты - времени. Но она тоже оказалась ограниченной. Это скоро выяснилось. Несмотря на все усилия релятивистов, они не смогли создать единой теории поля. Причина, мне думается, не в недостатках теории относительности - это одна из самых стройных и завершенных теорий, - а в том, что в представлениях релятивистов отсутствовал пятый континуум - масса, внутреннее состояние системы…
– А почему только пять континуумов? Может, найдется шестой? - перебил Гостев.
– Я его себе не представляю.
– Ну как же. Вы говорите: за пятое надо принять массу. Но если есть масса, то почему не быть ее отсутствию, просто пустоте.
– Вакуум? Это не пустота, это особое состояние массы. Эфир, как говорили раньше.
– Отсутствие есть присутствие?
– Вроде того. Ведь массу тоже можно рассматривать как отсутствие. Отсутствие вакуума-эфира. Если масса отсутствует в одном состоянии, то обязательно присутствует в другом. И при определенных условиях одно переходит в другое. Рождаются же миры вроде бы из ничего…
– Даже целые вселенные, - вставил Гостев, рискованно намекнув на сделанные уже в XXI веке открытия.