Фантастика 1983

— Все наяву. Но окончательной репликации, к сожалению, придется подождать. Жизнь в форме биоматрицы, конечно, не полноценна. Чтобы стать прежним человеком, необходимо обрести телесность. Наука прогнозирует такую возможность лет через тридцать-пятьдесят.

— Ничего, я терпеливая. Больше ждала. Нет, все это потрясающе. Но неужели вы победили смерть?

— Не совсем. Пока что мы смертны. Точнее, смертно наше первичное тело. Однако печаль наша, когда мы расстаемся с ним, не столь велика, как у вас, потому что знаем — впереди новая жизнь.

— Как долго я буду пребывать в таком вот аморфном состоянии?

— Если пожелаете, я могу выключить ваше сознание в любую минуту.

— Но где гарантия, что я опять оживу?

— Все учтено. — Севернюк улыбнулась опасению родственницы — Другой долго переваривал бы сам факт реконструкции, а она заботится о том, чтобы не умереть вторично. — Есть вариант: до нового шага науки вы можете жить как сейчас, в форме биоматрицы.

Швец долго молчала. Узор биоимпульсов на экране репликатора говорил о том, что она в глубоком раздумье.

— Я хочу быть узнанной, — наконец сказала она.

— Кем?

— Теми, кто любил меня и знал. Надеюсь, их тоже восстановят?

— Разумеется. Только не всех сразу — для этого у нас пока не хватает человеческих ресурсов.

— Сколько же лет новой жизни вы подарите мне? Или теперь я никогда не умру?

— Как только почувствуете усталость, можете спокойно уснуть.

— Но перед сном всегда надеешься на пробуждение.

— Вам не захочется его, когда будет исчерпана вся духовная энергия.

— Боюсь, что она долго не иссякнет! — развеселилась прабабка. — Не зря я любила Гёте: «Смерть старая уж не разит как гром. Глядишь на труп, но вид обманчив. Снова недвижное задвигаться готово». От всей этой фантасмагории дух захватывает. Выходит, у меня есть шансы когда-нибудь встретиться с Львом Толстым или Жанной д'Арк? Но учтите, кроме гениев и героев, на земле жило много чудовищ, и если они тоже воскреснут…

— Пока не будем касаться проблем Высокой Морали. Все это не очень просто.

Ответ заметно взволновал прабабку.

— Как?! — воскликнула она. — Куда яснее — нельзя оживлять злодеев! Какая же в этом проблема? В противном случае в вашем гармоничном мире вновь будет посеяна преждевременная смерть.

— Я тоже такого мнения, — согласилась Севернюк. — Но, к сожалению, у меня есть оппоненты.

— Вероятно, те, кто плохо знает историю? Какая досада, что я лишена подвижности, иначе сейчас же развернула бы кампанию против репликации тех, в ком сидело зло.

— Это излишне. Дело в том, что у воскрешенных преступников настолько сильны и невыносимы муки совести, что жить они уже не в состоянии и умирают почти тут же в форме биоматрицы, сколько бы раз их ни реплицировали. Почему так происходит, загадка — ведь при жизни их мало что мучило. Вопрос: надо ли тратить средства на восстановление людей с отметиной в реплигене?

— Что за отметина?

— Мы назвали ее черной точкой зла. Оказалось, в реплигене зафиксированы не только биологические, но и приобретенные, нравственные параметры человека… Как же все-таки быть с вами?

— А что такое? — всполошилась Швец.

Севернюк тяжело было признаться в том, что она должна прекратить сеанс, но иного выхода не было.

— Значит, меня оставят в покое до нового шага науки? — В вопросе прабабки прозвучала печаль.

— Этого требует Основная Инструкция.

— В нашем роду никогда не было бюрократов, — сердито сказала прабабка. — Мы легко нарушали инструкции, если они устаревали. Я хочу жить в любом состоянии. Даже в такой вот кромешной тьме, как сейчас, когда не поймешь, каким образом без языка и ушей я общаюсь с вами. У меня просто нет терпения ждать еще тридцать-пятьдесят лет.

Это заявление вызвало улыбку — вот уж поистине фамильная жажда жизни!

— Первая глава начата. Значит, будут и другие, — пообещала Севернюк, сожалея о том, что вынуждена прекратить сеанс — и так слишком много информации выдано для первого раза.

— Как вы сказали? — оживилась прабабка. — Глава? Прекрасно! Выходит, и впрямь творчество самой жизни стало главным искусством. Но все же я в огромном нетерпении и беспокойстве — не продолжить ли нам эту главу сейчас, не теряя ни минуты? Кто знает, что будет завтра. Мы, люди двадцатого столетия, привыкли ценить сегодняшний миг, и поэтому я спешу. Пожалуйста, возьмите бумагу и карандаш. Письма — мои любимый вид общения. Неважно, что моего адресата еще нет. Он был и, я теперь знаю, будет! Пишите: «Друг мой! Прежде чем случится наша встреча через столетия, хочу напомнить Вам о давнем споре, когда Вы обругали меня беспочвенной фантазеркой. Переспросите-ка своих избавителей, какой нынче век. Еще раз. И еще. Ну вот, а Вы не верили, что птица Феникс где-то совсем рядом приветно машет крылом».

Альберт Валентинов МИККИ

— Бол-ван! — потеряв самообладание, изо всей силы рявкнул Платон, и оконные стекла задребезжали, в микроскопе что-то тренькнуло, а пробирки в штативе отозвались жалобным колокольным перезвоном. — Хватит! Чтобы я больше слова об этом не слышал.

— Почему? — удивился Микки.