Фантастика, 1985 год

– Увы, пока нет. Талантливых роботов специально создавать еще не научились и, если верить ученым, не скоро научатся. Разум у робота, способность мыслить как человек - игра случая, ничтожное и непреднамеренное отклонение от технологии при выращивании кристаллов мозга. Я хотел предложить институту 36-го и даже дал им телеграмму…

Возле крыльца сел ионолет. Кабина его была пустой.

– Это за мной, - вздохнул Игорь и встал. - Балалайку, если позволите, я возьму с собой.

Я удивленно пожал плечами.

– Конечно. Ведь она же твоя.

Игорь печально посмотрел на меня, пожал руку Сергею, потом мне и быстро направился к выходу.

Ионолет резко взлетел и, стремительно набирая скорость, понесся на юго-запад.

Андрей КОСТИН ЗДРАВСТВУЙ…

За окном в розовой дымке облаков уже занималась заря, когда хирург с покрасневшими от усталости глазами сказал:

– Все. Теперь его может спасти только кровь. Много крови.

– У него очень плохая совместимость, - анестезиолог покачал головой, - из всех доноров подошла только одна девушка. Ее кровь словно создана для этого переливания. Но она больше не выдержит. Ее давно надо было отправить отдыхать. Я просто совершаю преступление.

– Как вы можете? - Глаза хирурга стали жесткими.

– Она очень просила. Пульс и давление у нее пока удовлетворительные. На каких силах она держится? Невероятно…

– Родственница?

– Не знаю. Не спросил.

Хирург задумчиво посмотрел в окно.

– Может, моя кровь подойдет. Первая группа все-таки.

– Нет, - анестезиолог отрицательно затряс головой, - ни ваша, ни моя. Я уже проверил. Ни у кого в этом здании кровь не подойдет. Плохая совместимость.

Стукнула дверь. Они обернулись.

– Чему вы улыбаетесь? - раздраженно спросил хирург, глядя на вошедшую операционную сестру.

– Еще двое… еще двое… - Она удивлялась, почему ее не понимают. - Еще двое подходят. Только что приехали. Можно делать переливание.

– Наконец-то! - Хирург улыбнулся одними глазами. - Вот и не верь после этого в чудеса.

– Вы бы отдохнули, Иван Матвеевич.

– Отдохнуть? Да. Надо, - хирург посмотрел на часы, а то голова совсем дурная. Сплю тридцать минут. Если что - тут же будите. Слышите, тут же!

По коридору он уже шел, прорываясь сквозь навалившуюся снежной лавиной усталость. “Тридцать минут, - думал он, - за это время ничего не должно случиться Сестры и врачи опытные. Удачная бригада. Швы наложили. Все правильно. Пульс? Давление? Переливание? Переливание… Еще два донора… Хорошо. Что-еще? Не забыть… Еще раз. Швы. Давление. Пульс…”

Возле самой двери на лестницу на стареньком жестком стуле сидела девушка. Побледневшая и осунувшаяся от слез и бессонницы, с тонкими руками, пушистыми ресницами и сине-черными, словно сапфировыми, глазами. Казалось, в этих глазах отражаются звездные метели и всполохи далеких солнц, жгучие капли усталости, боль, надежда и что-то еще непередаваемое, светлое, как луч солнца в капле росы. Но хирург слишком устал и видел лишь отражение неоновых ламп, безжалостно освещавших коридор больницы.

– Почему вы не отдыхаете? - Голос звучал словно отдельно от него. - Вам необходимо отдыхать.

– Я ждала, вдруг понадоблюсь. - Он увидел в ее глазах испуг, словно кто-то хотел отнять у нее это место на неудобном жестком стуле, рядом с операционной, где за последние двенадцать часов было сделано все, чтобы совершить чудо.

“Милая, - подумал хирург с неизвестно откуда вдруг нахлынувшей нежностью, - милая. Как ты это все выдержала…”

– Нет, не понадобитесь. - Он заставил себя быть строгим. - В ближайшее время не понадобитесь. Вы знаете, где вы можете отдохнуть? Позвать сестру - она покажет?

– Знаю, знаю. Не надо. Но я хотела бы ухаживать за ним. Вам не нужна сиделка? Я очень прошу…

– Отдохните. Состояние пока критическое. Не бледнейте так. Я же не сказал, безнадежное. Отдохните, потом поговорим.

Он пошел было дальше, но через два шага обернулся:

– Кстати, как вас зовут?

– Зовут… - Она замялась, но потом сказала решительно: - Вот когда он очнется, он и скажет, как меня зовут.

– Хм-м… Срочно отдыхать. Срочно. Медсестра!

…Она шептала окнам, и крашеным зеленым стенам, и пахнущей больницей подушке, и предрассветным сумеркам:

– Я виновата. Я виновата…

Она провела ладонью по лицу и вздрогнула. Как это непривычно - лицо, ладонь… Ощущать щекой жесткость подушки, хотеть спать, чувствовать усталость. Знать, что кто-то сильнее тебя. Быть обыкновенной…

Разбудила медсестра. Девушка открыла глаза и улыбнулась.

Потом вспомнила, глаза посерьезнели.

– Как он? - спросила она.

– Уже лучше. Есть надежда. Вы выспались? Я.думаю, шестнадцать часов достаточно. Иван Матвеевич сказал, вы хотели бы подежурить. Это не по правилам, но он почему-то очень настаивал. На всякий случай я буду рядом.

Девушка вскочила, словно что-то изнутри толкнуло ее, принялась одергивать помявшуюся одежду, поправлять волосы.

Медсестра улыбнулась. Она начинала что-то понимать. И ей стало по-хорошему обидно, потому что всегда бывает немного обидно, когда понимаешь, что в жизни уже кое-что безвозвратно прошло.