Фантастика, 1985 год

Я бредил. Спал. Бредил… Лихорадка истрепала меня вконец. Часто прохладная рука женщины осторожно поднимала мою голову, у рта появлялась чаша с коричневым тяжелым напитком. Я покорно глотал отвар, угадывая в нем горький вкус.

И пришел день, когда я понял, что лихорадка отпустила меня.

Кажется, поживем еще, Тихоня Тим? Выполз я на солнышко, постоял, унимая дрожь в коленях… А потом сел и блаженно закрыл глаза. А ведь и вправду выкарабкался. Судя по тому, как зверски хочется курить… И еще бы рюмку виски… Нет, лучше джину.:. Рот наполнился слюной, когда я представил себе смолистый можжевеловый вкус и острую прохладу лимона… немножко сахару и лед… Дьявол!

Я открыл глаза. Напротив меня сидели мои спасители - индейцы, человек пять. Я обежал взглядом темные улыбчивые лица. И споткнулся, увидев в центре поразительное лицо, на котором мерцали теплой тьмой большие добрые глаза… Они смотрели прямо в душу, взвешивая и оценивая. Мне стало жутко; захотелось взъерошиться. Я вдруг ощутил себя собакой, которая вынуждена отступить перед твердым взглядом, поджав хвост и припадая к земле, но все же ворча и огрызаясь.

Человек этот был стар и блистательно сед. И нечеловечески бесстрастным было его удлиненное, изрезанное обильными морщинами лицо. И уловил я некое облако глубокой почтительности, окружавшее этого человека… Кто-то из индейцев обратился к нему: “Отец…” Он оборвал фразу движением руки и продолжал рассматривать меня. Затем обратился ко мне на плохом английском: - Что нужно белому человеку?

Я растерялся.

– Мне… ничего не нужно. Я не к вам шел, как попал сюда - не знаю.Тде я?

– Тебя нашли мои люди. Ты болел. Совсем плохр.

– Мне и сейчас не лучше. Доктор тут есть где-нибудь?

– Доктор нет. Доктор не нужно. Говори, что нужно?

Я засмеялся. Вопросик! Что нужно! Так спрашивает, будто предложит сейчас на ладони все, что мне пожелается.

– Эх, отец, мне б сейчас рюмку джина и “Данхилл”…

– Что есть рюмку джина и “Данхилл”?

А серьезен-то как! Что ж мне, рассказывать ему, как выглядит джин и сигарета?

Старик укоризненно покачал головой и вразумительно, будто уговаривая ребенка, сказал:

– Какой? Не говори - думай, думай… Какой - горький, сладкий, мягкий, острый, большой… Какой… Думай…

Я утомительно закрыл глаза. Из пепельной тьмы вдруг выплыла плоская, красная с золотом, коробка “Данхилла” и четырехгранная бутылка, на этикетке которой красовался важный бифитер…

Потом я уловил какое-то новое ощущение: что-то изменилось, я будто почувствовал тяжесть в руках… Открыл глаза.

Я держал в руках привидевшуюся мне бутылку и пачку сигарет…

Я свинтил пробку, не успев даже осмыслить всю невозможность появления желанных предметов здесь, в сердце дикого леса… Когда я хватил добрый глоток джина и на мгновение задохнулся, индейцы сдержанно заулыбались, поглядывая на невозмутимого Отца с любовной гордостью.

А старик смотрел на меня спокойно, и в этом спокойствии мне почудилось неземное величие. Я ничего не спросил, не знал, как спросить.

Они ушли. А я долго сидел, прихлебывая джин, затягиваясь сигаретой, бездумно глядя на небо, в ненавистную сельву…

Я не запаниковал. Я просто не поверил. Сработало жесткое правило: не торопиться. Не торопись, Тихоня Тим. Выздоравливай. А там разберемся.

Индейцы обходились со мной милостиво. Разговаривать мы не могли, но часто кто-нибудь приходил ко мне, садился рядом, улыбался и кивал головой, угощая фруктами и орехами. Лучшую рыбу тащили они моей хозяйке, лучшие куски добычи.

Мне все они казались на одно лицо, их варварские имена я вообще не пытался запомнить. Откровенно говоря, я мог бы уже и уйти -по моим расчетам, до большой реки около сотни миль, а на реке всегда есть люди… Но меня удержала невыясненность истории с джином и сигаретами. Старика я больше не видел.

Помог случай. У моей хозяйки кончилась соль. Она грустно повертела в руках красный горшок, в котором обычно хранилась соль, и побежала к соседке. Как я понял, соседка ей ничем помочь не смогла. После долгих и шумных совещаний пять-шесть женщин, прихватив посудины, потопали гуськом туда, где высился странно безлесный для этих мест холм. Почему-то обмирая, я пополз за ними. Женщины шли весело, болтая и смеясь.

Они остановились у подошвы холма, трижды поклонились черному отверстию пещеры и запели какую-то забавную песенку.

Из пещеры вышел Отец. После небольшой суматохи и радостных приветствий старик уселся на землю. Перед ним полукругом расположились женщины. Вся группа замерла минут на пять. Потом женщины подхватили заметно потяжелевшие горшки, поклонились старику и двинулись в обратный путь.

Я заполз поглубже в кусты. Женщины прошли мимо, и я разглядел в горшках насыпанную горкой крупную чистую розоватую соль… А если я захочу луну с неба?

Неделю я ломился сквозь языковой барьер. Но, и проломившись, выяснил немного. Кто этот старик? Отец. Чей? Всех. Как он делает свои чудеса? Не знаем. Он может сделать все? Нет.

Только вещь. Какую? Любую. А если он не видел ее никогда?