Фантастика, 1985 год

Когда приемная комиссия расселась, шеф первым делом толкнул короткую речь о перспективах позитроникй в музыкальном деле, причем Машина была включена и слушала. Честное слово, толковая вышла речь. Что-что, а работать с первоисточниками шеф умеет, а тут он обобрал всю большую энциклопедию. Цитаты из классиков и музыкальные термины так и сыпались. Затем шеф отстучал на кнопках программу - все те же квартет, фугу и концерт для фортепиано, - перевел регулятор на исполнение и подсел к директору института.

И тут грянул гром. В буквальном смысле. Будто тысяча труб и тромбонов рявкнули одновременйо. Люстры качались, стекла вибрировали, а из Машины несся водопад, дикая какофония звуков, от которых темнело в глазах и ныли зубы. Потом все сразу оборвалось.

– Интересно! - зловеще протянул директор института. - И сколько же диссертаций вы собираетесь защитить на этом материале?

Шеф растерялся и промолчал. А Володька подошел к Машине.

– Она настраивалась, - протянул он, ласково поглаживая лакированную панель.

– Да-да, настраивалась, проверяла септаккорды, - совсем не к месту влез воспрянувший духом шеф.

В Машине что-то прошуршало, и полилась нежная минорная мелодия, скрипки выплескивались рыданиями, их сдерживали скорбные аккорды меди. А потом Машина… запела! Это была песня о любви, жестоко разделенной преградой, более неодолимой, чем бесконечные просторы Вселенной. И столько было в ней чувства, что кое-кто из женщин украдкой смахнул слезу.

– Интересно, - сказал директор совсем другим тоном. - Вот на этом материале уже можно кое-что сделать.

Остановись сейчас Машина, все бы, возможно, обошлось.

Уже смягчились лица членов приемной комиссии, уже шеф снова принял свой всегдашний победоносный вид. Но она вдруг залихватски выкрикнула: “Эх, пропадать, так с музыкой!” - и ахнула твист. Да какой! Ученые только укоризненно покачивали головами, стесняясь смотреть на шефа, а ноги их непроизвольно отстукивали веселую дробь. На щеках шефа пылал яркий спектр, будто разложенная под призмой радуга, и было ясно, что Володька пропал - пропал окончательно.

И тут Лена сорвалась с места. Поддернув слишком узкую юбку, она продемонстрировала отличное знание твиста. Она плясала отчаянно, зло, выделывая такие фигуры, какие даже на танцплощадке не увидишь. Отводила огонь на себя. Серьезный научный работник, кандидат, твистующий на испытаниях, - это, знаете ли, зрелище! Скандал!

Но не таков был Володька, чтобы прятаться за чьей-то спиной. Да и терять ему уже было нечего. И он рванулся к Лене, танцуя так, будто от этого зависело что-то очень важное.

Надо было видеть директора института. У него глаза вылезли под самый пробор. И это зрелище доконало шефа. Не помня себя, он рванул рубильник и взревел, хватая воздух скрюченными пальцами:

– Вон!… Оба!… Вон!… Увольняю!

…Их обоих выгнали. Володька устроился в Академию космических работ строить автоматические спасательные ракеты, а Машина… Машина работает в соседнем ресторане. Говорят, посетители ею довольны. Володька частенько туда заходит. Они с Машиной по-прежнему добрые друзья.

Геннадий РАЗУМОВ ЗЕЛЁНЫЙ ЗАБОР

Все дни начинаются одинаково. В семь утра под подушкой громко и назойливо тарахтит будильник. Я протираю глаза, зеваю, задумчиво разглядываю потолок. Потом мои ноги медленно сползают на пол, я потягиваюсь, встаю, делаю несколько рывков руками и иду мыться.

Перелом в утреннем ритме моего дня происходит после того, как я надеваю галстук. Многие не любят галстуков, они давят шею, мешают и вообще стесняют движения. Но меня галстук заводит, как шнурок лодочный мотор. Едва я успеваю затянуть узел на шее, как мои действия становятся непроизвольно более решительными и быстрыми. Я выхватываю из шкафа костюм, одеваюсь, торопливо скребу электробритвой щеки. Потом на ходу заглатываю бутерброд, запиваю чаем и, смахнув пыль с ботинок, сбегаю вниз по лестнице. Затем минутная задержка у почтового ящика, бег по улице, автобус, снова бег, и я на работе.

Здесь у меня свой однотумбовый стол, в котором лежат угольники, карандаши, фломастеры и пинг-понговые ракетки.

Рядом со столом стоит мой кульман, за которым я и работаю.

Я невысокий тридцатилетний блондин, у меня сутуловатая спина и очки с диоптриями.

Вместе со всеми остальными я подчиняюсь патрону. У него представительная внешность, большая седоватая голова и безупречная белая сорочка. Каждое утро ровно в 9.00 он появляется в отделе, обходит всех сотрудников и с каждым здоровается. Эта “обходительность” начальника некоторым очень нравится, особенно дамам.

Патрон просматривает чертежи, проверяет расчеты и каждому дает указание. Затем он надолго исчезает, у него всегда много дел в главке, министерстве, Госплане и т. д. т. п.

После его ухода мои сослуживцы по одному тоже удаляются из комнаты: кто идет потрепаться в соседний отдел, кто садится за телефон.

В обед мы с Вадимом, моим приятелем, идем в столовку и шутим.