Пахарь с отвращением и яростью окинул меня взглядом:
— Какая глупость! Зачем мне его убивать?
— Очевидно, чтобы провалить программу «Скайфилд».
— Что это за программа?
— Разработка способов производства искусственной пищи. То, чем занимается Май, — аутотрофный синтез.
— А, «манна небесная»! «Камни, обращенные в хлебы»! Понятно. Значит, вы считаете, что на этом пути людям астероидов ничего не угрожает?
— Решать такие вопросы — не мое дело.
— А чье? Мое?… Впрочем, да, мое. Но и ваше тоже! Это касается всех.
— Следствие изучит мотивы вашего преступления.
Пахарь вновь озлобился:
— Да нет никакого преступления, поймите вы! Нет! — Он помолчал, переводя дух. — Ну хорошо, я хотел сказать вам кое-что, а теперь, пожалуй, расскажу все… Да, комиссар, я разработал систему общения с компьютером, основанную на принципах внеязыковой коммуникации. Вы замечали, что людям, мало знакомым между собой, бывает трудно понять друг друга? А почему? Потому что они вынуждены пользоваться только языком. А ведь масса информации прочитывается, как говорится, на лице. Порой словом невозможно выразить то, что говорится глазами. А иногда словами сообщается одно, а лицо говорит совсем другое. И, наоборот, пустое междометие, какое-нибудь «ах!» наполняется глубоким смыслом, если его сопровождает взгляд, говорящий многое… В общем когда-то, очень давно, я задумался: а разве нельзя пополнить средства общения с компьютером чем-нибудь из этой внеязыковой области? Представьте: машина ощущает человека, воспринимает его психофизическое состояние, «видит» его, как говорится, «насквозь» — и благодаря этому значительно лучше и глубже понимает то, что человек говорит, обозначает словами. Вот в чем состояла проблема, над которой я работал долго, очень долго — больше десяти лет.
О, это была адская, изнурительная работа! Мне пришлось решить массу частных, промежуточных проблем, преодолеть множество тупиков, несколько раз отказываться от уже пройденного пути, возвращаться назад и начинать заново… Я буквально сжился с компьютером, я проводил в контакте с ним все свое время. Постепенно машина все лучше понимала меня, и вот, два-три года назад, кое-что начало получаться. Я добился того, что смог вести с компьютером сначала короткие, а потом все более длинные и глубокие беседы с использованием расплывчатых понятий. Не знаю, поймете ли вы меня… Слушайте. В информатике есть такой термин — расплывчатые понятия. К ним относятся слова, которые, грубо говоря, значат вообще очень много, а конкретно — ничего. Примеры таких понятий: «честь», «любовь», «бог», «справедливость»… Каждому из них, конечно, можно дать какое-то одно узкое определение, но любое из них будет неполным и неточным. До сих пор в общении с машинами расплывчатые понятия считаются большим злом, при постановке задач их стараются избегать, в крайнем случае — заранее придают им какой-то узкий, строго определенный смысл.
Но если каждый раз машина может соотнести расплывчатое понятие с внеязыковой системой смысла, в ее памяти постепенно складывается образ данного понятия. Этому помогает человек, находящийся в глубоком психоинтеллектуальном контакте с компьютером. Он как бы подсказывает, высвечивает своей психикой разные грани понятия, и машина в конце концов начинает «догадываться», что, например, некая зыбкая химера вроде «совести» реально существует в человеческом мире, и она есть вот это, и это, и то, и другое. Получая образ понятия, компьютер начинает понимать мир по-человечески — вот в чем главное достоинство моего метода!
Конечно, сделаны лишь первые шаги, сложность многих простых вещей компьютеру по-прежнему недоступна. Но все-таки кое-чего я добился! Порой в общении со мной машина улавливала такие тонкие оттенки смысла и настроения, задавала, такие вдумчивые и глубокие вопросы, что временами она казалась мне близким другом или женой, с которой я прожил много лет!
Но это было мое личное, субъективное чувство, а в науке нужны твердые, объективные доказательства. Их мог дать только эксперимент. И я попытался его поставить.
Всякая теория проверяется практикой. Я решил, что мой способ «полисемантической психоинтеллектуальной человеко-машинной коммуникации» (так я его назвал) должен дать какие-то практические результаты, должен каким-то образом наглядно проявиться. Но как может проявиться на практике способность машины вникать в расплывчатые понятия? После долгих раздумий я решил, что доказательством такого понимания могла бы стать целенаправленная деятельность компьютера по реализации смысла расплывчатых понятий. Это звучит сложно, однако на самом деле все просто. Если ребенку объяснили, что такое хорошо и что такое плохо, и он ведет себя соответственно, мы скоро убеждаемся, что он понимает смысл таких расплывчатых понятий, как добро и зло, хотя ни одно из них он объяснить не может. Примерно в этом же плане я решил испытать и компьютер.
Правда, сначала мне пришлось преодолеть одну сложность.