Фантастика 1987

Для Гения не существует барьеров специализации. Гений — математик, физик понимает Гения-поэта неизмеримо глубже, чем хорошо подготовленный, но средний по интеллекту и широте души филолог. Гении переговариваются через наши головы, над нашими головами. Лермонтов говорит об этом так (в «Вадиме»): «…Великие души имеют особенное преимущество понимать друг друга; они читают в сердце подобных себе, как в книге, им давно знакомой; у них есть приметы, им одним известные и темные для толпы; одно слово в устах их — иногда целая повесть, целая страсть со всеми ее оттенками».

СУД ПОТОМСТВА

Сама для себя я называю Лермонтова светлым демоном.

Есть у людей и другое имя для светлого демона — Гений. Сократ (и Платон) использовал эти два имени на равных и считал, что «все гении представляют собой нечто среднее между Богом и смертными»; «их назначение — быть истолкователями и посредниками между людьми и богами»; «Пребывая посредине, они заполняют промежуток между теми и другими, так что Вселенная связана внутренней связью» (Платон. Пир).

Оставим V веку до нашей эры терминологию — и оценим глубокую, вечную правду о единстве Вселенной, единстве человеческого общества, через все сложности и беды ведомого своими Гениями, их бессмертной мыслью.

Впрочем, почему же «оставим»? Ведь в своей «научной сказке» я уже нашла объяснение тому, откуда в человеческом сознании появилось понятие «боги»: это — представители Сверхцивилизации, попытавшиеся поднять аборигенов Земли до своего уровня развития. Попытка не удалась, потому что они решили прикрыть слишком ослепительную для малоразвитого сознания правду дымкой лжи. И в результате не только аборигенов не подняли до себя, но и сами утратили связь со Сверхцивилизацией. И только единицы — Гении — сохраняют эту связь до сих пор. Поэтому в их творчестве — ив эпохи безраздельного господства религии, и в эпоху освобождения от ее оков — присутствует парадоксальная для среднего сознания «двойственность»: они признают Вечность, размышляют о бессмертии, об участии Небес в земной жизни, но отрицают религию, бога.

Нельзя с уверенностью сказать, что им известна истина в последней инстанции, — многое, видимо, они постигают интуицией, сами не всегда уверенные в своей правоте. И интуиция подсказывает им, что человек не один на Земле, не один в Космосе, но никакого бога во Вселенной нет. Нет никого, кто по каким-то качествам был бы выше человека на высшем витке его развития.

Вот и творец «Демона», мечтавший после смерти «мир увидеть новый», был атеистом:

Хотя б молитву или злой упрек
Он произнес! Но нет! он был далек
От этих чувств, он век счастливый свой
Опередил неверящей душой;

Он кончил жизнь с досадой на челе,

Жалея, мысля об одной Земле,
Свой Ад и Рай он здесь сумел сыскать,
Других не знал и не хотел он знать!..

Это из поэмы «Литвинка», 1832 год.

Лермонтову 17–18 лет.

То есть убеждение — навсегда.

Можно перейти от юной веры (воспитание в семье, влияние принятых в обществе понятий) к атеизму. Но такой путь: вера — неверие — снова вера — для человека невозможен, тем более для Лермонтова, с его мощным интеллектом и широчайшими познаниями в разных областях науки.

Его «с Небом гордая вражда» была враждой с Роком, с Судьбой, а вовсе не с богом. Судьбу же он признавал как ход кометы по предначертанному пути. Но признавал и право самой кометы решать, подчиняться ли предопределению, или попробовать прочертить среди светил свой путь, по своей воле. Такая борьба — за свой путь — ему интересна, в отличие от мелких дрязг, навязываемых светскими хлыщами. Он и свою возможную гибель всегда воспринимал как следствие борьбы с Судьбой, а не с людьми:

Нет, не достать вражде твоей
Главы, постигнутой уж Роком!
Он палачам судей земных
Не уступает жертв своих!
Твоя б рука не устрашила
Того, кто борется с Судьбой…

«Измаил-бей», 1832 год, то есть тот же год, который оставил нам свидетельство об атеизме Лермонтова (в «Литвинке»). Впрочем, о борьбе с роком Лермонтов пишет часто, и не только от лица героев…

И вот этот Человек живет среди людей, погруженных в суету быта, в мечты об эполетах и звездочках, в «жаркую» любовь с постоянной оглядкой на мнение общества. Среди тех, кто абсолютно не способен мыслить масштабно, чувствовать огненно. Среди тех, кто и не помышляет ни о какой высокой цели бытия. «Как это скучно!» Любое его чувство к человеку из этого убогого мира могло быть только мимолетным. Или требовалось сохранение большого пространства и времени между ними, чтобы человек не смог разрушить свой же образ, перенесенный в облака воображением поэта.