Фантастика 1990

– Я рад, что вы оказались смелым, умным и решительным,- старик осторожно коснулся пальцами моего колена.

– Но ведь я еще ничего для вас не сделал, может, я не смогу, у меня не получится.

– Получится, получится, на этот счет существует хорошо отработанная, известная нам в деталях техника погружения в себя. Мы вам поможем,- старик говорил ласково и мягко, как будто любимому внуку.

– Закройте глаза,- обратилась ко мне одна из женщин,и постарайтесь хотя бы на минуту не думать совершенно ни о чем, ничего не представляйте себе и не обращайте внимания ни на шум, ни на голоса, забудьте о нас и о нашем существовании.

Я закрыл глаза, посидел так немного, чувствуя себя неловко. Мелькнула мысль о том, какой у меня глупый вид, и о том, что мои новые знакомые, возможно, просто меня разыгрывают. Я спешно отогнал ее и тут же как будто провалился в темную яму и понял, что сам открыть глаза и встать уже не смогу, хотя продолжаю все слышать и чувствовать. Вадим и старик, каждый со своей стороны, взяли меня за руки.

– Постарайтесь что-нибудь увидеть,- старик говорил мне шепотом, но его слова громом отдавались у меня в голове, - например, подсолнух на вашем огороде, когда вы жили у бабушки, или яблоню в саду, вашу любимую яблоню, когда она весной покрыта бело-красными цветами. Или вскопанную землю, когда от нее идет пар и по ней гуляют черные вороны. Все равно что, лишь бы зацепиться. Только не напрягайтесь, нужно, чтобы это само всплыло, ожило в вас.

Еще некоторое время я не видел ничего, кроме красных пятен перед глазами, потом в поле моего зрения всплыла и остановилась смутная тень. Затем она стала четче, как будто навели резкость, и я увидел дом моего детства - огромные серые бревна, покосившееся трехстворчатое окно, сломанный резной наличник над ним и голову глиняной кошки-копилки, стоящей на подоконнике за стеклом.

– Есть,- услышал я голос Вадима,- зацепились. Дальше мы поведем тебя сами.

Я почувствовал, как их пальцы впились в мои руки.

– Постарайся войти в дом. Там в углу в сенях висит дедов тулуп, ты всегда боялся его и старался не смотреть, пробегая.мимо. Вперед!

Я шагнул на ступеньку, тронул рукой дверь, она заскрипела, и в полосе света я действительно увидел тулуп - темное и жуткое пятно, как в детстве. Мне стало страшно. Тут же все исчезло, я опять оказался в кромешной тьме.

– Не спешите,- шепнул старик,- это ведь все живет в вашем сердце, сердцем и смотрите, а не глазами.

Я продолжал барахтаться во тьме, разводя в ней руками, словно боясь на что-нибудь наткнуться, но пальцы мои только пронзали вязкую пустоту. Я чувствовал, что надо сделать только один шаг вперед или вверх, и тогда пелена спадет, и я увижу то, к чему стремился. Этот шаг нужно сделать внутри себя, преодолеть в себе тяжелый плотный барьер, закрывающий от меня мое прошлое. Я и сейчас мог все вспомнить - и сад, и комнату, в которой жил, и бабушкино лицо, но нужно было не вспомнить, а увидеть. Так иногда ночью, лежа без сна, рисуешь себе всякие картины и вдруг начинаешь видеть что-то, оно всплывает помимо твоей воли и поражает отчетливостью изображения. Особенно пугали меня вдруг появляющиеся мои собственные глаза, в упор смотрящие на меня, будто они, как в зеркале, отразились в веках.

– Ну давай же, иди,- услышал я откуда-то издалека голос Вадима.

– Не могу.

Я действительно не мог прорваться через этот барьер, ибо, борясь с ним и в нем увязая, я постепенно начинал понимать, что этот барьер - вся моя жизнь после детства. Разве я могу перешагнуть через холодную сырую комнату, в которой мы с матерью оказались в далеком и чужом городе, перешагнуть через постоянное желание есть, постоянную неуютность, неустроенность, сопровождавшие всю мою юность, осатанелые попытки потом найти свое место в жизни, утвердиться в ней, достичь маломальского комфорта и спокойствия - попытки, ни к чему в конечном счете не приводящие, обостряющие ум, но подрывающие сердце. Разве я могу прорваться через все это в то чистое незамутненное беспечное существование, когда начиналась моя жизнь. Я даже застонал от бессилия, сжав зубы, и почувствовал, что весь вспотел от этого нечеловеческого напряжения. И в ту же секунду туман спал и я оказался в сенях бабушкиного дома. Стараясь не смотреть в угол, где в темноте висело что-то непонятное и пугающее, я пробежал вперед, толкнул тяжелую, звякающую щеколдой дверь и зажмурился от яркого солнечного света.

Бабушка стояла среди грядок, опершись на тяпку, и внимательно смотрела на меня, чуть-чуть улыбаясь уголками рта.

Я видел ее нелепый передник, который она обязательно надевала, работая в огороде, капельки пота на переносице, серые выцветшие глаза и чувствовал острую жалость, любовь, грусть, давно не переживаемое счастье. Комок подступил к горлу, и я стоял, не в силах вымолвить ни слова.