Фантастика 1991

Дело завязалось весной, когда Холмов выступал на заседании студенческого научного общества. На беду, председательствовал профессор Федоров, очень крепкий, жилистый и въедливый старик. Ему давно пора было на покой, но он по своей воле уходить не желал, везде энергично заседал и выступал, давя регалиями и старыми заслугами, как асфальтовый каток. Его нелепицами возмущались, но только заглазно: Федоров во всех советах и комиссиях пустил крепчайшие корни — коршуном атаковал каждого покушавшегося на его престиж. Эта черта вцементировалась в федоровский характер, как острый осколок стекла, еще во времена застоя.

Он привык считать науку большим круглым пирогом, к которому можно пробиться только скопом, кланом, командой.

Холмов попал в число недругов профессора на пятом семестре. Ростислав не выполнил ни одного из неписаных правил поведения настоящего пятерочника: сидел далеко от профессорской кафедры, лекций не записывал и на консультации не ходил. Предмет он легко усваивал и так.

Во время обсуждения холмовского доклада Федоров с пафосом довершил разгром:

— Интересы народного хозяйства требуют внедрения научных разработок. А где у Холмова практическая реализация, где внедрение? Идей каких угодно в состоянии набросать каждый. На математических моделях можно доказать что угодно. Научились, понимаете ли, лепить и гонять на машинах программы. Вот вы, товарищ Холмов, сделайте свою установку в металле, тогда посмотрим.

После Федорова обычно не выступали. А тут неожиданно на трибуну поднялся, вернее, колобком вкатился никому не ведомый странный мужичонка. Был он не старше тридцати пяти, но лыс, причем лысину пытался прикрыть прядями, заимствованными чуть ли не с затылка. Круглые голубые глазки сияли неизвестно какой радостью.

— Позвольте с вами решительно не согласиться, — безбоязненно посмотрел он на сразу позеленевшего от ярости председателя, — если от каждого ученого требовать, чтобы он был и слесарем, и толкачом своих научных идей, мы далеко не уйдем. Ученый, генерирующий идеи, редко бывает хорошим толкачом. А хороший слесарь еще реже бывает настоящим исследователем. Так зачем же требовать от молодого специалиста почти невозможного?

Он сошел с трибуны и снова забился куда-то в угол. А после заседаний поймал Холмова за локоть и увлек в пустую аудиторию, где и усадил за стол.

— Потолкуем, — сказал он и бесцеремонно перешел на «ты», — ты зови меня Христофором, отчество все равно не выговоришь — отец у меня бурят. А фамилия — Шулун; запомнил? Я заведую лабораторией проблем искусственного интеллекта в… — И он назвал престижнейший институт, стеклянное здание которого на Петергофском шоссе знала вся страна.

— Твой метод позволяет поднять степень упаковки информации в распознающих системах на один-два порядка? — допытывался Христофор.

— Даже больше, но тут есть непонятная глубина…

Ростислав вспомнил, как еще в родной Холмовке школьником на спор пытался достать до дна в пруду. Жутко было плыть в чернильную тьму и в сковывающий конечности могильный холод, пронизывать пласт за пластом и потом внезапно ощутить, что ориентировка потеряна и что плывешь в бесконечность…

Почти такое же чувство он испытал на четвертом курсе, когда отлаженная модель наконец заработала и компьютер стал давать неожиданные результаты и вообще повел себя как живое мыслящее существо.

Тогда-то он и понял, как близко подобрался к глубинной тайне, предельному порогу между живым и мертвым, и даже отшатнулся от нее в странном и сильном потрясении.

Он отогнал воспоминания и буднично ответил:

— Тут я еще не добрался до дна. Если для кодирования обычной картинки на телеэкране требуется шестьсот двадцать пять тысяч чисел, то мой алгоритм спрессовывает ее без потери информации в пятьдесят чисел, а в принципе достаточно и десяти. Но вероятность распознавания плывет, она колеблется и равна единице только в простых случаях. Это естественно, но иногда машина выдает также вещи, которые не лезут ни в какие ворота.

Христофор задумался, а через минуту как бы подвел итог:

— Тут, видимо, есть подступ к раскрытию секрета баснословной информационной емкости человеческого мозга. Подступ реальный. Ты дайка мне свою программу, мы ее погоняем на нашем новом компьютере. Мы твою идею используем несколько иначе. А сам ты, мил друг, не пойдешь ли к нам работать? Ведь ты на выпускном?

— Меня уже распределили. Как быть?

— Это наша забота, — махнул рукой Христофор, — защищай диплом спокойно. А к осени у нас будет смонтирована одна установка — закачаешься!

Глава 2

Адрес, полученный от Христофора Шулуна, вел на Невском проспекте к массивному зданию, расположенному в его самой интересной части — почти напротив Гостиного двора. Когда Холмов вышел на площадь Искусств, кончился мелкий и нудный дождь, зарядивший еще на подлете к городу. В наклонных солнечных столбах сразу прорезались краски ранней осени, и в лужах золотой монетной россыпью засияли сброшенные кустами листья. Лицо бронзового поэта тоже прояснилось.