Он поставил фильм «Воспоминание о будущем», который в те годы делил первое место по популярности с фильмом «Зачем я это сделала?» — о гибельности абортов. Когда я смотрел «Воспоминание…», то в пределах своей специальности понимал: как врет автор, почему врет и в чем его слабость.
Но лишь только фильм выходил за пределы моих знаний, я ловил себя на позорной мысли: «А вдруг в этом что-то есть?» Оказалось, что мои коллеги по Комиссии, посмотревшие творение Денникена, также находятся в некотором смятении. И кто-то предложил пойти еще раз и посмотреть картину коллективно, дабы написать совместную рецензию.
Мы уселись в зале с записными книжками. И каждый ждал своей добычи…
Ага, говорил себе я, вот железная колонна в Дели, которая умудрилась не ржаветь полторы тысячи лет, поскольку сделана, конечно же, пришельцами из особо чистого железа. Но фон Денникен не знает, а его читатели и подавно, что один шведский металлург решил проверить, так ли это, и выкопал яму у подножия колонны. Затем взял на анализ частицу металла и выяснил, что колонна склепана из кусков достаточно «грязной» стали, глубоко проржавела у основания, где на нее попадает влага из почвы. Держится она лишь силой особо сухого воздуха в том районе.
И вот подобные вполне научные факты вспоминал каждый из нас на просмотре фильма.
Мы написали коллективную рецензию. И даже не очень глумились над Денникеном, который в то время сидел за мошенничество в швейцарской тюрьме. После чего стали ждать благодарности от читателей.
И тут наступила катастрофа!
В редакцию пришло несколько сот писем. И ни одного, в котором говорилось бы: «Молодцы, доктора наук, славно потрудились!» В этих письмах предлагалось лишить нас ученых степеней, выгнать с работы, обломать паршивые пальцы, посадить в тюрьму и даже расстрелять, чтобы мы не портили воздух славной планеты Земля.
Впрочем, мы не долго расстраивались. Мы быстро сообразили, что попытались бороться научным скептическим словом с явлением религиозного сознания. Неподвластным логике. И были обречены на поражение.
Мой первый рассказ был напечатан в журнале «Вокруг света». Это было постыдное произведение — не только потому, что рассказ был плохо написан, но и потому, что он был склеен из кусков казенного патриотизма.
На строительстве советских «подарочных» объектов шофер Миша (Маун Джи) подвергается укусу злобной ядовитой змеи.
Советские люди успевают привезти его в Пастеровский институт. Вот, пожалуй, и все.
Но какие люди!..
Когда же я впервые напечатал сугубо фантастический рассказ?
Это история не только давняя, но и длинная.
Дело происходило в середине шестидесятых годов, в «Искателе», приложении к «Вокруг света».
Мы боролись с пьянством.
Очень уж тогда было принято пить на рабочих местах. Я даже из АПН сбежал, потому что там каждый рабочий день кончался походом в шашлычную «Эльбрус» на Тверском бульваре.
Примерно то же творилось и в «Вокруг света». И мы решили: с этим надо кончать! Но безболезненно.
Прежде всего мы скинулись. Купили бутылку водки за 2 рубля 87 копеек, бутылку коньяка за 4 рубля 12 копеек и совсем уж недорого — бутылку портвейна для пижонов.
Бутылки поместили в шкаф. Рядом положили ржаных сухариков, поставили рюмку и пустое блюдце.
Ты захотел выпить. Для этого ты должен на глазах у всего «Искателя» открыть шкаф, положить на блюдечко 50 копеек, налить себе рюмку — и наслаждаться. Мы полагали, что наслаждения в одиночку не выйдет, потому что пить приятно за компанию.
И на самом деле пьянство исчезло. Как социальное явление.
До того самого трагического дня…
Из типографии сообщили, что тиражом в 300 тысяч экземпляров напечатана цветная обложка для «Искателя». А цензура заявила, что из номера изымается переводной американский рассказ (честное слово, не помню, за что).
Обложка была иллюстрацией к запрещенному рассказу.
Фантастика нашей жизни, наша родная антиутопия подняла свою драконью голову и усмехнулась мне. И швырнула мне в лицо перчатку.
— Это ужасно, — сказал кто-то. — Мы остаемся без премии, тринадцатой зарплаты, а вдобавок подвергаемся идеологическим гонениям. Что делать?
Кто-то другой сказал, что придется вынуть из шкафа бутылки. Мы вынули и выпили, закусывая сухариками. И никак не могли ничего придумать. Но с последним глотком ко мне пришло озарение, изменившее мою жизнь. Я поднял перчатку, брошенную драконихой антиутопии.
— Давайте сделаем так, — сказал я. — Мы расходимся по домам и, пока не выветрился благодатный алкоголь, пишем по рассказу, который можно иллюстрировать несчастным рисунком на несчастной обложке.
Все закричали: «Ура!» — А потом мы решим, чей рассказ лучше, и напечатаем.
Мы разошлись по домам.
Я сел за машинку, благо уже три года не знал другого способа материализовать свои мысли. И положил перед собой обложку.
На обложке был нарисован стул. На стуле банка. В банке динозавр.
На заднем плане, если не ошибаюсь, рыжая сопка.
Я написал рассказ о том, как в редакцию журнала приходит телеграмма от фотокорреспондента с Дальнего Востока: мол, динозавры не вымерли и один из них пойман.