Чиркнув еще несколько строк, Шекспир вскочил из-за стола и обернулся к своему загадочному гостю:
— Милостивый государь, вы спасли пьесу, вы спасли театр «Глобус», и вы спасли меня! Кто вы? Что это за книга?! Что вы хотите от меня взамен?
Очкарик поспешно захлопнул томик и сунул его в свой мешочек.
— Я хотеть вот что. Что вы никогда не писать про мавра Отелло и его жену Дездемону.
— Я знаю эту глупейшую новеллу итальянца Джиральди Чинтио, — покивал Шекспир. — Никогда не собирался делать из нее пьесу. Это все, что вы хотите от меня?
— И еще одно. Вы никогда не писать про Короля Лира.
— Идет, — вздохнул драматург. — Хотя, честно говоря, эта кельтская сага всегда притягивала меня…
— Нет, не-ет, не писать, — просительно протянул очкарик, отрицательно качая головой и морщась.
— Не нравится мне это, — начал было Шекспир, но тут же шлепнул себя ладонью по коленке. — Ну, хорошо. Ведь вы, как-никак, спасли меня! Тем более есть один сюжет… Я прочел его в «Истории Шотландии», входящей в «Хроники» Голиншеда… Пожалуй, окончательно оформив «Гамлета», я возьмусь именно за него… Сюжет о некоей кровожадной леди Макбет…
Очкарик болезненно сморщился.
— Вы против этой пьесы тоже?! — вскричал Шекспир с легким раздражением в голосе. — Хотел бы я знать, зачем вам это нужно!
— О’кей, — успокаивающе махнул рукой очкарик. — Писать. «Леди Макбет». Пускай. Хорошо. — Он достал из своего пакета тетрадку, небольшую палочку, видно заменяющую ему перо, и продолжил: — Но про мавра Отелло — не писать? Это так?
— Я дал слово! — гордо поднял голову поэт.
— Прекрасно, — кивнул очкарик, что-то чиркнув в тетрадке. — И про Короля Лира?
— Да, да, — отозвался Шекспир. — Хотя мне это и не нравится. Но обещаю. Клянусь.
Очкарик что-то вновь чиркнул, сунул тетрадь и стило в мешочек, затем поднялся:
— До свидания.
— Ну нет! — вскричал Шекспир. — Вы должны объяснится, сударь!
— Э-э… — протянул его загадочный гость, вновь посмотрел на свой браслет, сокрушенно помотал головой, а затем спросил: — Дорогой писатель, где я мог бы?.. Как это по-английски… Вода… Пс-с, пс-с. — Он сделал неприличный жест рукой.
— A-а… Пойдемте, я провожу вас, — кивнул Шекспир. — Это за пределами жилища. Но потом мы вернемся сюда, и вы все мне расскажете!
Он проводил гостя в сортир, находившийся во дворе дома парикмахера, у которого драматург снимал комнату. По пути он успел спросить:
— Из каких земель вы прибыли в Британию?
— Россия, — отозвался гость.
— Россия?! — вскричал Шекспир. — Усыпанная снегом степь и белые медведи?! Этот край будоражит мое воображение! Вы должны мне рассказать о нем!
— Вы — великий, — закрывая за собой дверь, сказал гость Шекспиру. Тот, нервно теребя бороденку, остался ждать.
Прошло минут пять… Минут десять… Шекспир приложил ухо к двери сортира. Тишина. Он прижал ухо плотнее… Ничего. Драматург легонько потянул дверь на себя… Она была не заперта и свободно отворилась! Сортир был пуст.
Шекспир перекрестился.
Как Боб и наказывал, экомобиль я отпустил за два квартала до места и оставшийся путь проделал пешком.
— Ну? — спросил я, переступая порог знакомого сарая. — И к чему эта гнилая конспирация?
— Ты зайди, зайди, — потянул меня за рукав Боб, — присядь.
Он выставил вперед руку с дистанционным пультом от старого японского телевизора, дверь за моей спиной поползла на место и со щелчком захлопнулась.
Боб (Борис Олегович Борисов) — наш студийный Кулибин, мастер на все свои золотые руки, может из чего угодно сделать нечто совсем другое. Причем, как правило, из чего-то ненужного и бесполезного нечто нужное и полезное.
— Не подделают? — кивнул я на пульт.
— Ключ-то? Нет, бесполезно, — покачал он головой, — нужно частотный код знать, а я его один знаю.
Необходимость такого человека в штате студии много раз подтверждалась практикой. Но какого черта он среди ночи поднял меня с постели и заставил переться в свой сарай-мастерскую?! Лично я понятия не имею.
Присели. Я огляделся. Да-а, как будто бы и не было последних лет пяти… Да какой там пяти! Этот гигантский сарай служил мастерской еще бобовскому отцу, а возможно, и деду. Это я в последний раз был тут лет пять назад, а не меняется в нем ничего значительно дольше.
— Короче, — сказал Боб, — я встрял.
— В смысле? — Я нервно постучал пальцами по обшарпанному верстаку, возле которого мы уселись.
— В смысле, допрыгался.
— Слушай, хватит тянуть резину! Выкладывай наконец, что стряслось?!
— Значит, так, — начал Боб. — Ты никогда не задумывался над тем, что мир вокруг нас можно сравнить с компьютерным монитором, а Бога — с процессором?
Да-а…
— Если ты вытащил меня из постели для того, чтобы познакомить с этим поэтическим образом…
— Подожди, подожди! Это не поэтический образ. Это довольно близкая аналогия. Все причинно-следственные связи — в процессоре, а на мониторе только отображение. Вот я и подумал: хоть этот компьютер и работает в автономном режиме саморазвития, можно ведь, наверное, как-то на него влиять извне?
— На Бога?
— Ну да.
— Молиться можно, — сказал я, чувствуя, что меня все-таки втягивают в идиотскую дискуссию.