— Из вас, Шекет, эксперт как из меня марсианский кот! Вас ничего не интересует, кроме собственного протертого кресла на Церере! Моя Вендетта — переворот в области планетостроения, а вы смотрите вокруг, будто это какая-то очередная израильская провинция вроде Регула или Альгениба! — Почему же? — холодно сказал я, почувствовав, что довел-таки изобретателя до нужной кондиции. — Будучи экспертом по безумным изобретениям, я прекрасно понимаю, как вам удалось совместить несовместимое, конструируя Вендетту. Вы разделили противоречивые свойства в пространстве. А также использовали известный в изобретательстве каждому неучу прием квантования. Ваша черная дыра, названная Вендеттой, находится в подпространстве Маркова, а землеподобная планета, также носящая имя Вендетты, обращается около этой черной дыры, находясь при этом в обычном пространстве нашей Галактики. Система остается связанной, поскольку черная дыра на незначительные доли секунды появляется в нашем мире и… Удрученный вздох Бурбакиса показал, что я, конечно же, правильно описал его изобретение. — Вендеттой же вы назвали свою систему потому, — продолжал я, — что притягивает она лишь те объекты, которые, по вашему мнению, в чем-то перед вами виноваты. Для этого вы использовали прием… — Я сам знаю, какой прием я использовал! — взревел изобретатель, оскорбленный в лучших чувствах. — И не нуждаюсь в том, чтобы какие-то эксперты подсказывали мне… — Ваше изобретение действительно безумно, — добил я Бурбакиса, — но подпадает под статью восемьдесят шесть уголовного кодекса Израиля. Это статья о самосуде, если вы помните. Пятнадцать лет в тюрьме на Весте. Совсем недалеко от Цереры, кстати говоря. Я смогу навещать вас каждую неделю… — Если вам удастся покинуть Вендетту, — буркнул изобретатель, воображая, что оставил за собой последнее слово. — Скажите-ка, Бурбакис, почему оказался здесь этот вот старый военный звездолет? — деловито произнес я. — Насколько я понимаю, вас еще на свете не было, когда корабли этого типа списали в металлолом. Когда же его экипаж успел вам насолить?
— А… — сказал изобретатель, проследив за моим взглядом. — Это "Брит", флагман израильского космофлота. Он действительно был списан вскоре после моего рождения. Экипаж — тысяча двести человек. Капитан — Хаим Бурбакис, если вам что-то говорит это имя. — Вот оно что! — воскликнул я. — Ваш отец! Конечно! Я читал вашу анкету — Хаим Бурбакис бросил свою жену вскоре после рождения ребенка, оставив ее без средств к существованию. Ребенком были вы, верно? Мать воспитала в вас ненависть к отцу, я правильно понимаю? И вы решили: Хаим Бурбакис достоин мести. А тысяча двести человек команды? Они тоже? И кроме того, "Брит" ведь не пропал без вести в глубинах космоса, я точно помню, что корабль был списан, а его командир… Тут я прикусил себе язык. Черт побери, я не должен был показывать изобретателю, что не сразу понял истинную суть его изобретения! Я чуть не уронил в грязь свое непогрешимое реноме! Оставалось надеяться, что Бурбакис, находившийся в состоянии крайнено возбуждения, не заметил моего мгновенного смущения. — И вообще, — сказал я, будто продолжая уже начатую мысль, — вы поступили очень мудро, захватывая и подвергая изощренной мести лишь копии своих врагов, а не их оригиналы. Иначе вас действительно могли бы судить за самосуд, который в нашем просвещенном двадцать первом веке… — Господи, Шекет, — с досадой произнес Бурбакис, — я думал, что хотя бы до этого вы не догадаетесь.