Фантастика 2004. Выпуск 1

Рука Баала сама собой дёрнулась навстречу. Но он усилием воли — тех остатков, что ещё жили в нём, — перехватил её на полдороге. Заставил вернуться. И сказал:

— Не стану. Я же говорил — всё. Без вариантов.

Тренер Мант ещё секунду-другую подержал пакет в воздухе. Потом бросил на стол, привычно угодив в самый центр.

С минуту, никак не меньше, они смотрели друг на друга. Ни один не отвёл взгляда, хотя у Баала от этого поединка даже пот проступил на лбу.

— Ладно, — сказал тогда тренер. — Давай разбираться.

Это было шагом к отступлению. И Баал ощутил прилив энергии.

— Разбираться не в чем, тренер, — сказал он. — Ты сам знаешь: я не игрок. И нечего дальше втирать очки ни себе, ни другим. Не хочу. Что мог — показал. И этого слишком мало. Рядом с мастерами я — ничто. Не хочу больше краснеть. У меня есть совесть, в конце концов…

Тренер Мант вздохнул.

Он и сам прекрасно знал, что игрок прав. Он — посредственность. Не более того. И никогда ничем большим не станет. Однако…

Баал же тем временем продолжал:

— Ты ведь помнишь мою биографию. В клонте я ни разу не добирался даже до восьмой финала. В трибе: всех достижений — снёс три яичка в свои ворота. В лонге — …

— Да помню я, — с досадой в голосе проговорил тренер Мант, даже не с досадой — а с каким-то отчаянием. — Помню!

— Так зачем ты меня терзаешь? Ну не рождён я для того, чтобы становиться чемпионом. Ни в чём. Нет такого спорта! Зато, может быть, в чём-то другом я себя найду. Так оставь же меня в покое! И тебе все спасибо скажут — и игроки, и владельцы, и публика…

Тут тренер Мант не выдержал. И сказал:

— Да кончай ты! Что думаешь — я сам этого не знаю? Какой же я был бы тогда тренер, если бы таких вещей не видел, не понимал?

— Так в чём же, в конце концов…

— А в том, — ответил тренер сердито. — В том, — повторил он уже почти с отчаянием. — В том, — произнёс он и в третий раз, теперь сжав кулаки, — что я дал слово! И не сдержать его никак не могу. И пока жив — буду стараться обещанное выполнить. Вот такой я человек, Баал. Тебе меня не переделать, и никому не переделать. А освободить меня от данного слова не может никто. Потому что нет этого человека больше. Усёк?

— Да кто же он такой? — спросил Баал. — Кто он был? — тут же поправил он сам себя. — Чтобы брать с тебя такие обещания?

Хотя он уже предчувствовал, даже больше: знал, каким окажется ответ.

— Кто-кто, — хмуро ответил тренер Мант. — Твой отец, кто же ещё.

— Мой отец, — медленно, как во сне, повторил Баал Бесс.

А отцом его был Ленат Бесс. Великий Ленат Бесс, ни более ни менее.

Такие величины, как он, во все времена в спорте исчислялись единицами. О них слагали легенды. При жизни ставили памятники.

В клонте он на протяжении пятнадцати лет не позволял никому выиграть хоть один сколько-нибудь значительный турнир; а в незначительных он и не выступал. Восемьдесят шесть «Планетариумов» — рекорд всех времён!

В трибе, в котором он выступал, когда завершался сезон клонта, а иногда и совмещая одно с другим, когда календари налезали друг на друга, — снёс в гнёзда противников тысячу двести пятьдесят три яичка. Ровно столько набрали двое следующих за ним по результативности трибалов — в сумме. Нужны ли пояснения?

И, наконец, в лонге не допустил ни единого промаха ни на одной дистанции на протяжении двадцати трёх лет, одерживая победы и тогда, когда из других видов он ушёл по возрасту — ушёл непобеждённым.

Вот каким человеком и бойцом был отец Баала. И будь он жив сейчас…

«Будь он жив сейчас», — так подумали одновременно и сын Баал, и старый друг, тренер Мант, величиной своей, пожалуй, не уступавший — или почти не уступавший Ленату-спортсмену. Менее известный, конечно, массам — потому что если спортсменов знают все, то конструкторов их успехов, как правило — только профессионалы. Но от этого не становящийся менее великим.

«Будь он жив, он давно раскусил бы меня и махнул рукой на мою спортивную карьеру, — так предположил сын. — И позволил бы поискать для себя другое дело — в котором я, может быть, тоже не стал бы чемпионом мира, но хотя бы поднялся до заметной высоты…»

«Не окажись он тогда в этом самолёте, он сейчас сказал бы мне: „Мант, ты меня знаешь: если я чувствую в человеке великого чемпиона — значит, чемпион в нём есть. Надо только найти — в чём именно“. И, наверное, он был бы прав. Во всяком случае, сколько я его знал, он ни разу не ошибался. Ни когда предрекал крутой взлёт новичку, ни, напротив, говоря: „Дальше он не пройдёт ни шагу“, когда все были уверены, что человек — в двух минутах от величия. Ни единого промаха. Конечно, о своих детях трудно, наверное, судить совершенно беспристрастно, но Лената трудно было обвинить в необъективности. „Ты не выкладываешься полностью, — сказал бы он, — потому вы оба и не нашли его истинного места. Давай, Мант, работай! И не иди на поводу у мальчика: он рассуждает честно, это хорошо, но он сам себя ещё не чувствует. В конце концов, он — исполнитель, его творчество — в качестве исполнения, а конструктор — ты. Тем более — ты же обещал!“»

Обещал, да…