Фантастика, 2005 год

Вновь раскатисто громыхнула крышка мусорного контейнера, зашлёпали удаляющиеся шаги.

— Редкостная женщина, — сказал плюгавый, глядя из-под бака на мелькающие икры, которым иная ляжка позавидовала бы, — кухарка старой закалки, таких, увы, средь нас уж больше нет. А когда-то, помню…

— Размечтался! — процедил бывший идеолог, а ныне трудящийся мяспрома. — Интелихент, мозговая косточка нации. Ты не мозг, а…

— Эта точка зрения мне известна, — быстро сказал щуплый. — Не будем о драконах, поговорим лучше о женщинах. Аннушка — действительно замечательное существо. Иной раз я думаю, что она и родилась на кухне. Русская кухня, вообще, явление уникальное и может существовать только в нашем климате. Это единственное, что никогда не бывало в изгнании…

— Ты же о бабах хотел говорить, а сам о кухне.

— Оставь, Андрюшка, это одно и то же. Мы говорим: женщина — подразумеваем: кухня.

"Мясника Андрюшкой зовут, — отметил про себя Авалс. — Имя не перевёрнутое, значит, и впрямь хозяина нет в живых. Как, должно быть, страшно жить памятью о человеке, о котором и памяти не должно оставаться…"

— Во всякой нормальной квартире, — неутомимо разглагольствовал плюгавый, — непременно имелась спальня, гостиная, детская, кабинет хозяина, столовая и кухня. Теперь ничего этого нет, от былого великолепия остались только кухня и безликая жилплощадь, в просторечии именуемая комнатой. А прежде гости собирались в гостиной и беседовали о политике. Политика эта, по меткому наблюдению одного опального вице-губернатора, всего более напоминала яичницу, но, тем не менее, о ней беседовали, и не без изящества. А на кухне в это время кухарка пекла блины. Потом гости шли в столовую и блины ели. С маслом и рыжиками. Или с белужиной. Вкусно!..

— Ох и сладки гусиные лапки! — почти уверенно поддразнил угловатый Андрюшка.

— Теням угощения, конечно, не полагалось, — не стал спорить плюгавый, — но нам и духа блинного да щаного очень даже хватало. После обеда переходили в кабинет, где вновь обсуждали яичницу, то бишь политику и состояние общественной жизни, но уже не самодовлеюще, а в качестве добавления к картам. В стуколку играли или в преферанс. Вы в стуколку играть умеете?

— Нет, — сказал Авалс.

Идеологическая тень многозначительно промолчала.

— И я не умею. Демократически настроенная интеллигенция предпочитала преферанс. Вероятно, оттого, что не знала других способов брать взятки. А потом всё кончилось. Товарищи решили, что сон — победа энтропии чёрной, и ликвидировали спальни. Затем сочли, что коллектив — большая сила, — и отменили кабинеты, чтобы никто не смел работать запершись. Ну и так далее, по списку. Только кухня осталась кухней, хотя и её коммунисты сделали коммунальной. Всё это можно было бы пережить, если бы кухарки оставались на своём месте. Но самый главный из товарищей, к нашему несчастью, читывал Михаила Евграфовича и метафору его понял буквально. Мол, если искусство управления государством сродни жарке яичницы, то и управлять страной должен тот, кто в приготовлении яичницы толк понимает. У хорошей кухарки глазунья не подгорит и сопливой не останется, опять же, желтков кухарка, в отличие от нас грешных, не помнёт. А раз так, то пусть она заведует министерством народного образования, чтобы все в стране стали кухарками и кухонными мужиками. Филологи называют подобный кунштюк актуализацией идиомы. Кстати, вы знаете, что сто лет назад слова "идиома" в русском языке не было? В ту пору вместо "идиоматическое выражение" говорили просто: "идиотизм". Так что вождь мирового пролетариата занимался актуализацией идиотизма. Пронизал этот идиотизм всю нашу жизнь. Кухарки выстроились дружными рядами и с песней: "Идём, идём, весёлые подруги!" — покинули осиротелые кухни, отдав нежные мужские желудки во власть гастрита и общепита. Но этим дело не ограничилось. Поскольку свято место пусто не бывает, то именно кухни взяли на себя функции гостиных и салонов. Сюда сползлись бывшие властители дум, здесь поспевала их подгорелая яичница, тут же за разделочным столом играли в стуколку. Хотя игра стала совсем другой: кто первым стукнет товарищам на своих товарищей, тот и выиграл: разделал оппонента под кедровый орех. Раньше такого не важивалось, а на брошенной кухне, среди тухлых яиц и прогорклого масла, мораль тоже стала с гнильцой. С тех самых пор нас принялись называть гнилой интеллигенцией.

— Поэтому вы и сказали, что вы гниль кухонная? — вскинулся Авалс.

— Догадливый, — похвалил рассказчик. — И не всё, оказывается, мимо ушей пропускает. Давай, малыш, учись, набирайся мудрости. Ум теням ни к чему, ум штука практическая, нам его применять некуда. Вот мудрость — иное дело. Мудрость — это свойство всё понимать и ничего не мочь. Поэтому российские тени и российская интеллигенция по природе своей мудры. Мы тени, они — интеньлигенты. Кстати…

Тень интеньлигента запнулась и начала новый период, никак не связанный с предыдущей темой: