Фантастика 2009. Выпуск 1

Он что хочешь отдал бы, чтобы оказаться сейчас на лавочке в том, лимоновском Харькове, где безо всякой иронии рассуждали о признании, которое поэт может получить в Москве.

Напротив него, на пригреве, сидел, байронически заломив бровь, юноша лет семнадцати. И черные очи сияли проникновенно из его бессонных глазниц. Юноша читал книгу.

Вид у юноши был грозный. Казалось, обочь, видимые им одним, реют ангелы в перламутровых хламидах и демоны в черных, пока язык поэта обкатывает мимоходом дозревающие магические формулы будущего стиха...

Но единожды обманутый вот только что Иван на сей раз был бдителен – первым делом он лишил юношу презумпции духовной изысканности, которой исподволь наделял его дивный, с былинными дубами, парк. А что, если в руках у юноши вовсе не томик Жуковского и не Верлен в оригинале? Краешком души Иван уже предчувствовал: основным мотивом этого дня, а быть может, и дня следующего, станет разочарование, раз-очарование. Иван встал, непринужденно приблизился, спросил у юноши время, исподволь бдительно экзаменуя обложку перевалившейся на бок книги. Это были «Сорок экзаменационных билетов по украинскому языку и литературе»...

Удаляясь по аллее в сторону сумеречной громадины университета, Иван сплел-таки в косицу терханные ниточки своей тоски.

Да, у засранца Лимонова была-таки великая эпоха. И она, как Кетцалькоатль, требовала жертвоприношений. В виде прочитанных книг.

Эд читал. Его друзья читали. Читали все.

А кто не читал, тот по крайней мере сожалел, что не приучен. Делал вид, что обязательно будет...

А вот нынче-то, а? Ивану для того, чтобы пройти собеседование на работу в Северо-Западной Страховой Компании (хотя почему Северо-Западной? правильнее было бы Американо-Канадской!) пришлось утаить весь свой немалый читательский стаж. «Underskilled and overeducated», то бишь «навыков маловато, с образованием – перебор». Это был самый распространенный вердикт при отказах. Причем как только пацаны и девки в отделе кадров начинали подозревать о наличии у тебя образования – нет, не диплома, а именно образования, – не дай бог, добытого жертвенно и самочинно, они сразу и бесповоротно, непонятно, на чем основываясь, отказывали тебе во всяких вообще профессиональных навыках, даже не снисходя до тестирования оных.

Все три года в Компании Иван только и делал, что пытался «казаться проще». Он даже начал стричься накоротко. («Устал изображать из себя интеллигентного человека», – отшучивался Иван в разговорах с приятелями, знавшими его вихрастым обладателем конского хвоста). Он вычистил из собственной речи все старообразные обороты вроде «мон ами» и «антр ну». Вытравил привычку «выкать». Научился отвечать «понятия не имею», когда коллеги разгадывают несуразный своей очевидностью сканворд. А ведь ничего такого он никогда не знал (как знал, например, его прадед, академик-византист, или дед по отцу, автор классического учебника по неорганической химии). Не особым он, Иван, был книгочеем, максимум – продвинутым любителем словесности. Французским владел так себе, на уровне чтения адаптированного для школ Гюго. Но даже и французский на том собеседовании пришлось спрятать. Ограничившись галочкой в чекбоксе анкеты напротив строки «английский: бегло, без словаря».

На следующее утро он вновь явился на свой амурный пост.

С полчаса Иван простоял перед дверью, вдумчиво разглядывая беленые лозы электропроводки на стене подъезда.

А потом поехал-таки на воспетую Лимоновым Тюренку, чтобы хоть что-нибудь осмысленное, с оттенком высшего значения, за день сделать.

«Тюренка – это расплывчатое понятие. Тут она везде!» – философически заметил шофер и высадил Ивана возле металлической ограды, за которой корчился старый яблоневый сад.

Насторожился вокруг частный сектор, приземистый, неприветливый.

Вдали серел вроде как завод.

Тюренка была неказиста и полуобитаема. Даже лимоновские призраки, казалось, покинули ее.

Иван пошел куда глаза глядят.

Повсеместно асфальт тротуара вспарывали корни могучих тополей – Харьков был обильно засажен именно этим, нелюбимым аллергиком-Иваном деревом.

Справа простиралась заводская стена – вспоминая поездку, Иван сообразил: это сюда вела поржавелая железнодорожная колея. Мертвенно глядели из-за забора окна запустевших цехов. Ни одного звука не доносилось с той стороны. На крыше здания, украшенного старинным лозунгом, прославляющим труд, росли две березки – прямо Чернобыльская зона отчуждения.

А стена все тянулась. Слева, веером распыляя лужи, проносились редкие машины.