Фантастика 2009. Выпуск 2. Змеи Хроноса

Аггел стоял перед столом и смотрел через окно на чахлую березку с пожухшими от жары листьями. В ветвях дерева кучковались мелкие птахи с желтыми грудками. Птичкам было весело.

– А способны ли вы творить котлеты по-киевски? – Аксакал прищурился и положил руку на бордовый переплет романа. – И если да, то в каких количествах?

Аггел молчал, не отрывая взгляда от птиц.

– Ну а рубленый шницель с картофелем фри? – спросил Тайгер, сурово насупив брови.

– Или кашу перловую? – поучаствовал в допросе Федя, испуганно взглянул на Тайгера и быстро добавил: – С маслом.

– Гурман, – покачал кудлатой головой Тайгер и специальной тряпочкой протер пенсне. – А вы не молчите, гражданин чудотворец. Отвечайте, когда вас спрашивает народная власть.

– Народ должен жить в любви и смирении, – сказал аггел, с укором глядя на Федю. – А драться зачем? Сие есть большой грех перед Пастырем. Это Он может все, а я ничего не могу против воли Его.

– Так можете или не можете? Вы определитесь, товарищ! – Аксакал сердито разрубил ладонью перед собой воздух. – Оппортунистам не место в наших рядах. Именно в этом состоит сейчас особенность политического момента. Вы меня поняли, товарищ?

– Ты его понял, гнида крылатая? Определись с котлетой! – грубо уточнил Федя.

Аггел протянул руки к Аксакалу, дунул в его сторону, и в канделябре перед ним появились свечи, тут же сами воскурились, и в комнате благостно пахнуло фимиамом.

– Однако! – поморщился Аксакал. – Вы мне прекратите эти поповские штучки.

Тайгер взял свой канделябр, понюхал пустые патроны для свечей и поставил его на прежнее место.

– Чревоугодие неугодно Господу, – тихо молвил аггел. – Хлеб насущный могу.

– Скромно, – сказал Тайгер.

– Да уж, – кивнул Аксакал. – Буханки или батоны? Пшеничный, надеюсь. А в каких все-таки количествах?

– Всех накормлю. Все сыты будете, – подумав, произнес аггел.

– Все? – прищурился Аксакал. – А вы себя не переоцениваете, товарищ?

– Всухомятку, стало быть. А кашу не можешь, – с сердцем подытожил Федя.

– Рыбу могу, – вздохнул аггел.

– Рыбу? – заинтересовался Аксакал. – Позвольте спросить, какую? Осетринку заливную? Может, угорь горячего копчения вам под силу или судачок по-польски?

– Живую, – вздохнул аггел. – Образец нужен и обширная водная гладь. Ловить сами будете.

– А море тебе здесь не нужно? – с сердцем съязвил Федя.

Аггел посмотрел на Федю и промолчал.

– Похоже на саботаж, – тихо сказал Тайгер Аксакалу. – Никогда не доверял представителям религиозных конфессий. А ты?

Аксакал вздернул бородку, почесал под ней горло.

– Попрошу вас, товарищ, перечислить полный ассортимент ваших гастрономических возможностей. Мы ждем!

Аггел вдруг почувствовал, что он проваливается в темную, смрадную бездну, и подумал, что надо бы вот прямо сейчас приладить крылья и вознестись отсюда, и присмотреть с высоты птичьего полета местечко, где можно будет спокойно и радостно воссиять. Он взглянул на дерево перед окном и увидел, что там уже не было веселых птах с желтыми грудками. Птички улетели. Аггел было потянулся к торбе за крылами, но удержался.

– Напрасно вы, люди добрые, посулили населению фонтаны винные. Напрасно. Не будет вам фонтанов. Не в радость, а во зло они здесь людям.

В гостиной повисла зловещая тишина. Все посмотрели на Аксакала.

– Вы правы, товарищ, – задумчиво произнес он, – поведение нашего чудотворца сильно попахивает саботажем.

– Ага, – радостно подтвердил простой мент Федя, – он у нас двурушник, ренегат и агент мирового сионизма. И его нужно немедленно карать по всей строгости.

– По всей строгости, – повторил Тайгер. – И что ты предлагаешь?

– В чулан без права переписки, – отчеканил Федя, вылупив глаза на Аксакала.

– Согласен, – кивнул Аксакал.

– Согласен, – эхом повторил Тайгер.

* * *

К специально приспособленной фанерке Фома Кузьмич приладил петлю из тонкой лески и рядом с петлей положил медную пуговицу с тисненым значком. Чтобы уж совсем незаметно было, присыпал петлю землей, а пуговицу для яркости потер о штаны. Полюбовавшись ловушкой, он положил фанерку под дерево с вороньими гнездами и залег в заросли высокого репейника следить. Какое-то время он следил за ловушкой и досадовал, что любопытные птицы шастают по ветвям дерева и не видят красивую пуговицу, но потом закатное солнце его сморило, и Фома Кузьмич задремал. Когда проснулся, вздрогнул от азарта. На фанерке, приглядываясь к пуговице, стояла упитанная, не меньше курицы, ворона. Фома Кузьмич затаил дыхание и замер, чтобы не спугнуть птицу, а она сбросила лапой пуговицу с фанерки на землю, повернула голову и хриплым патефонным голосом Утесова сказала:

– Ты вот что, горе-охотник. Ты это дело брось!

– Чего? – удивился Фома Кузьмич и поднялся на четвереньки. – Вы это мне?

– А то кому же? Тебе. Еще раз увижу, бельма выклюю.

– Что увидите? Это вы о чем? – как бы не понял Фома Кузьмич.

Ворона посмотрела на него злым янтарным глазом.

– Не придуривайся, не серди меня. Знаешь о чем.

– Так белок нужен девчушке-то. Где же еще? Не от хорошей жизни. Ты птица мудрая, понять должна.