Подарком от Дато считалась каша, а Даня подарил мне найденные в интернете снимки Ло. Наверное, просто не понимал, какие чувства это могло вызвать, а Георгий не успел его остановить. Парень нашел информацию и с готовностью делился ею. Скорее всего, хотел порадовать. А я видела свой дом, в котором счастливо прожила пятнадцать лет и который потеряла. Смотрела и… непонятно — подробно отвечала на вопросы о природе региона, виноградниках, кузницах, людях… Это оказалось больно, но и очень правильно — как горькое лекарство. Сама я еще долго не решилась бы.
Дневной инцидент почти забылся за разговорами, а потом Георгий все-таки спел. Собственно, это была только одна фраза из песни про то, что «нельзя быть красивой такой», но запомнится она навсегда, потому что я поверила…
У него был идеальный слух, в чем я даже не сомневалась. Голос? Не сценический, но значения это не имело. Главным стало то,
Второй концерт случился через пару дней.
Наутро после нашей первой ночи я открыла глаза и сразу увидела его — смотрел на меня, опираясь на локоть и улыбался. Увидев, что проснулась, таинственным голосом объявил: — Песня…
И мечтательно как-то продолжил:
— Спаси…бо, — шептала я, давясь эмоциями, — хотя… в общем контексте песни всё печально.
— Мань, я сказал только то, что хотел сказать. В моих словах нет ни контекста, ни подтекста, ни двойного дна… и никогда не будет.
И мы скрепили этот договор.
Предложение о переезде в Питер скоро стало реальной и вынужденной мерой. И Нуца, и Сергей тоже потребовали раздела квартир. Не судебным порядком, но это мало что меняло — требования были справедливыми, а имущество совместно нажитым. Я не знала, чем при этом руководствовался мой бывший муж, но Нуцу, наверное, понимала. Одно дело оставить квартиру детям, другое — сопернице, хотя я никогда, да и сейчас тоже ею себя не чувствовала. Но понимала, что искренний и непосредственный Дато запросто мог рассказать и о праздновании моего рождения, и о песне, и о собственноручно приготовленной для меня овсянке.
— Значит, Питер, — подвел итог Георгий.
— Да. И мединститут, — согласилась я.
— Исключено! — отрезал уже мой муж. Расписали нас тихо и быстро — по блату, которого у него в этом регионе было достаточно во всех структурах. Так же по блату в срочном порядке делался загранпаспорт.
— А почему? — удивилась я, — ограничений по возрасту нет, вместо ЕГЭ я напишу внутренние экзамены.
— Маша — нет! Ты никогда не будешь стоять со скальпелем за операционным столом. Максимум — подавать мне инструменты и то очень нескоро. И это не обсуждается, — ровно, отстраненно и холодно изрек он.
Все так… умирала я от очередного понимания и поэтому — счастья. Тот же тон, то же выражение лица, тот же взгляд — «Вы должны понимать, мадам… Так вот — этого не будет. Мне не хотелось бы семейных ссор на пустом месте… Я терпеливо выслушаю ваше мнение, но не обещаю, что прислушаюсь к нему…» А потом стон, будто из самого сердца — «это невыносимо, Мари! Я пропадаю без вас…»
— Я люблю тебя, — сообщила я, крепко обняв его и первый раз озвучив это, как факт: — И всегда буду прислушиваться к твоему мнению. Но вот сейчас ты о чем, какой скальпель?! Да я сопьюсь к чертям! Я же оперировала только под хороший глоток коньяка — для храбрости. Нет, солнце моё — я реально смотрю на такие вещи. И поступать буду не сейчас — силёнки не те и подготовка нужна. Поступать не на хирургию… хочу попробовать медицинскую психологию.
— Мань, — сжал он меня почти до боли, зарывшись лицом куда-то в шею и волосы: — А не могла ты другой повод выбрать? Чтобы мне вот это… самое главное сказать.
— Поняла, что молчать не могу и сказала, — жалась и я к нему, — ты мужчина, глава семьи и всегда прав, но сейчас мог бы вначале выслушать меня. Между прочим, иногда я тоже говорю умные вещи.
— Когда ты вот так говоришь… свято верю, что прожила не тридцать семь, а пятьдесят два, — крепко поцеловал он меня и спросил: — А почему психология? Как-то связанно с Санной?