Романтика, однако.
Все. Суши весла, Коммодор. Больше не знаю, о чем писать. Вечером или завтра утром Марина заглянет, так договорились. И отдам эти заметки ей. На хранение.
А ее и всех, кто есть и кого нет, храни Пресвятая Заступница.»
Глава 41. Звезды Марьграда, или Доброго пути
— Петр Васильевич…
— Мариш, ну сколько раз просил! Петя я для тебя! В крайнем случае, Петр! Как Игорь Юрьевич меня всегда называл!
— Всегда… Всего-то несколько дней…
— Эти дни — как полжизни! Или не полжизни, но, может, во всей жизни самые важные!
— Хорошо, Петр, — Марина улыбнулась.
— Вот так-то! А для Маришки-малышки я вообще дядя Петя!
— А меня Игорь Юрьевич в своем блокноте называл «Маринка-маленькая»… Вслух — никогда, а писал — так… Петр, пора, время подходит!
Они стояли перед главным входом. Две высокие колонны по сторонам, красная пятиконечная звезда на каждой; между колоннами, во всю ширину, транспарант:
ТЕХНОПАРК МАРЬГРАД
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
— Да, пойдем, — вздохнул Петр. — А я, когда сюда прихожу, каждый раз про СанВасилича вспоминаю. Вывеску, которую он к
— Ничего, от нас двоих будет. Вернее, от троих. Да, Маришечка?
— Да! — согласилась та.
— Вот и положим немножко… к этой колонне… и к этой… и для других мест оставим…
Вошли в парк, двинулись по аллеям. Петр заговорил:
— Я у СанВасилича чему научился? Руки-то у меня не особо умелые, а главное, чему научился, это вот чему: поблажек себе не давать! Он как наставлял: выдалась минутка свободная, так ты, Петро, не ложись в потолок плевать и не в игрушки на планшетке своей играй. Ты книжки читай полезные, про технику всякую, а невмоготу читать, так хоть в зал сходи, на тренажерах подкачайся. После душ, это обязательно. После погляди — может, что сделать надо. Убрать, помыть, привинтить, дело-то найдется, было бы желание.
Вдруг спросил:
— Маришка-малышка, ты кем стать хочешь, как вырастешь?
— Барилиной! — с готовностью объявила девочка.
— Кем-кем?
— Барилиной! — повторила та, а старшая объяснила:
— Балериной. В студию ходит, очень ей нравится. Педагоги говорят, данные неплохие…
— А что ж не доктором? Как мама, как бабушка, а?
— Барилиной! — нахмурилась Марина-третья.
— Ишь ты…
Не доходя до приземистого здания без окон, облицованного гранитом, свернули налево.
— Стараюсь там не бывать, — сказала Марина. — Ни в корпусе, ни у входа в него.
— Да, — кивнул Петр. — Вроде как
— Музей Космоса, — уточнила Марина. — А была Слободка… длинная-предлинная…
Миновали
Остановились.
— Сюда бы тоже красную звезду, — сказал Петр. — Большую. По гроб не забуду, как мне тогда ИгорьЮрич крикнул: «Не распятие, а звезда!». Так и стоял, руки в стороны, ноги широко как только мог… точно, звезда.
Марина посмотрела на часы:
— Успели. Три минутки еще подождем. Ровно двадцать лет будет, минута в минуту.
Отделила половину оставшихся ландышей, положила сбоку от выхода, беззвучно прошептала что-то.
Постояли молча. Марина кивнула, двинулись по дорожке вдоль кованой ограды, сначала в сторону залива, потом параллельно берегу.
— Здесь, — сказала Марина, остановившись.
— Здесь, — подтвердил Петр.
Пять букетиков легли на траву у самой ограды.
— Наш погост, — тихо сказал Петр.
— Пойдемте теперь к… — Марина осеклась.
— К твоей башне?
— К нашей с мамой башне, — тихо сказала она. Продолжила так же тихо, но взволнованно: — Там теперь совсем не башня, но на крыше кафе, и крыша прозрачная, да что я рассказываю, вы же сами знаете, а я там точно знаю место, где была башня, посидим до темноты, простите ради Бога, Петр, может, у вас времени нет…
— Времени навалом… уж сегодня-то…
***
Взрослые потягивали белое вино, малышка не допила свой молочный коктейль — задремала в кресле.
— Мариш, — проговорил Петр, — мне почудилось, ты в самом начале хотела меня спросить о чем-то.
— Да, хотела. Вот о чем: вы не жалеете, что тогда, двадцать лет назад, все так изменилось?
Петр задумался. Потом ответил, запинаясь:
— Не знаю, как выразить. Как бы и жалею, потому что те годы, в Марьграде нашем, тоже двадцать… от большой жизни, да, напрочь отрезало… но ведь я при каких людях был! И жилось, по правде сказать, неплохо, да и с пользой не для себя одного. Грех жаловаться… А как бы и не жалею, потому что опять же грешно. Короче, Мариш, не знаю. А ты как смотришь?