Петруха тоже быстро шел на поправку, а вот у Мыколы и Мамеда дела обстояли не так хорошо, а если точнее, совсем скверно. Комод сильно отравился, его постоянно бил лающий, кровавый кашель, а у Аллахвердиева начали гноиться ожоги.
И на исходе четвертого дня в составе «особой антиснайперской группы» осталось всего два человека.
– Нэ хочу, зачэм в тыл… – Мамед всхлипнул. – Зачэм, оставь мэня здэсь, воевать буду. Нэ могу друг бросить. Пожалуйста, оставь мэня…
Из глаз азербайджанца на желтые от гноя бинты покатились слезы.
– Поговори мне еще! Ишь вояка. Не бойсь, на тебя войны еще хватит, – беззлобно прикрикнул пожилой санитар дядя Вася. – Не спите, грузим…
Ваня и Петруха взялись за ручки носилок и перенесли Мамеда в телегу. Ваня осторожно пожал ему руку, потом снял с себя часы и надел на запястье Аллахвердиеву.
– Сколо совсем сдоловый будесь, – Петруха вложил Мамеду в ладонь маленькую, деревянную фигурку. – Она будет бересь тебя…
Аллахвердиев молча кивнул и уже не скрываясь заплакал.
Ваня тоже захотел что-то сказать ему, но не нашел слов.
– Ну шо, братики… – Мыкола подошел к телеге сам. – Пора, значит… – он запнулся и по очереди крепко обнял Петруху и Ваню. – Вы того, не переживайте, я присмотрю за Мамедкой… – комод закашлялся, стер локтем кровь на губах и весело улыбнулся. – Все буде добре…
Иван зло скрипнул зубами. С людьми он сходился трудно, но сейчас чувствовал себя, словно от него что-то отрезали. Словно от сердца отрезали.
– Едем, погоняй, эй, залетные…
Караван телег тронулся с места.
– Ну я посол, Ванюска? Ланеных надо лесить… – Петруха кивнул Ивану и потопал к палаткам. Он как-то очень органично и быстро влился в лечащий персонал, вовсю готовил свои шаманские мази с отварчиками, при этом, каким-то загадочным образом даже нашел общий язык с врачами и санитарами. Со всеми кроме военврача второго ранга Елистратовой, но и она якута терпела.
Иван постоял немного и решил сегодня же потребовать выписки.
– Вань, а Ваньша… – позади раздался голосок Настены.
– Чего тебе? – Иван обернулся.
Девчонка с первого дня шастала за ним хвостиком, сама лично приносила пайку и ягоды, которые собирала в леску, всячески ухаживала и даже пробовала развлекать – петь песни и рассказывать сказки. И все это, несмотря на то, что Ваня обращался с ней абсолютно нейтрально и равнодушно. А порой даже грубовато.
Санитарка Евдокия Михайловна, которую раненые называли с любовью баба Дуся, объяснила поведение Насти просто и доступно:
– Поспела, девка, в сок входит, хочет уже, – и тут же показала Ване кулак. – Не вздумай, понял, охламон? Обещай, что не замаешь девку! Ну?
Иван, конечно, пообещал. Ему такое даже в голову не приходило. Хотя затянувшееся воздержание уже вовсю давало о себе знать. Он было пробовал подкатить к Курицыной, но та этот подкат даже не заметила. А к Хусаиновой подкатить он просто не смог себе заставить. Других кандидаток тоже хватало, но они почему-то Ивана не привлекали. Была еще Варвара Сергеевна, но та просто откровенно издевалась над Иваном.
– Смотри, что я спроворила, – Настя протянула на руках Ивану аккуратно сложенную форму. – Вот, все отстирала и зашила. Но это другие, твои штаны и рубаха совсем погорели и расползлись. Должно в пору прийтись. Я выбирала. И бельишко свежее. И сапоги, и портянки!
– Гимнастерка, – машинально поправил Ваня.
– Гимнастерка! – радостно согласилась Настена. – Идем, померяешь.
Иван немного поразмыслил и кивнул. Шастать по лазарету в нательном белье ему уже надоело, а тот момент, что девчонка могла подобрать форму, среди обмундирования, оставшегося от умерших, его ничуть не беспокоил. Во время своих многочисленных попыток выжить Иван только и делал, что раздевал трупы, так что навсегда отучился от брезгливости и суеверий.
И пошел за Настей. Она привела его на полянку чуть поодаль от лазарета, села на пенечек и взглядом потребовала – одевайся, явно намереваясь смотреть.
Иван жестом приказал отвернуться.
Настя строптиво фыркнула, надула губы, но все-таки послушалась.
Ваня быстро переоделся. Каким-то странным образом, девчонка подобрала вещи точно по размеру, а сапоги оказались, вообще, почти новые, да еще комсоставские, юфтевые.
– Красивый! – восхищенно пропела Настя. – Ну как? Нравится?
Подскочила к Ивану, закрыла глаза и смешно вытянула губы, явно напрашиваясь на поцелуй.
Ваня вздохнул. Настена была очень симпатичной девушкой, чем-то смахивала на юную Камерон Диас, обещала вырасти в настоящую красавицу, но из-за ее возраста, Ваня воспринимал ее только как ребенка. Она и выглядела как ребенок: голенастая, тощая, еще не сформировавшаяся, несмотря на густой, сильный голос.
– Спасибо, Настя.
– И все? – с обидой выкрикнула девчонка и плаксиво потребовала: – Хотя бы поцелуй!..
– Все, – твердо ответил Иван и показал на пенек. – Присядь. Расскажи о себе. А потом я кое-что рассажу тебе.
– Мне шестнадцать лет! – еще обижаясь, пробубнила Настена, глянула на Ивана, смутилась и быстро поправилась. – Ну… пятнадцать… почти… правда, я не обманываю.
– Дальше.