"Фантастика 2023-127" Компиляция. Книги 1-18 (СИ)

За очень короткое время промышленность всей Европы окажется под протекторатом Германии. А она уже сейчас превосходит нашу по всем показателям: кораблестроительные мощности – в два раза, артиллерийские и снарядные – в пять, химические (по кислотам, пороху и взрывчатке) – более чем в десять раз. И когда в воскресенье 22 июня армия объединенной Европы, имея подавляющее преимущество во всех видах вооружений и в людских силах, перейдет через границу России, чем мы будем останавливать эту лавину саранчи, господа победители? Освежите головы, вспомните объемы производства чугуна и стали, пушек и снарядов, винтовок и патронов, которые можем производить мы и они… Прикиньте мобилизационные потенциалы и скорость оперирования резервами на огромном ТВД от Балтики до Черного моря…

Император устало опустился на стул и уперся взглядом в столешницу.

– Удачно отбившись от врага, следует не хапать все подряд, а заняться собственными делами. Россия – страна на четыре пятых крестьянская, с околонулевой механизацией и химизацией агропромышленного производства, с неграмотным, нищим населением. Нам нужны гигантские вложения: требуется переселить минимум семьдесят миллионов человек в города, превратив крестьян в высокообразованных, квалифицированных работников, построить заводы, школы, больницы. Одного жилья потребуется не менее четырехсот миллионов квадратных метров. И все это вне досягаемости форсированного броска врага на западе и на востоке.

Фактически нам надо создать внутри России еще одну страну, совсем непохожую на ту, что вы ежедневно видите из окна дилижанса и поезда, и сделать это за кратчайшее время, иначе нас раздавят. Нет у нас времени и других ресурсов на десанты. Поэтому операцию, разработанную Генеральным штабом и представленную полковником Юденичем, отменяю…

Народ простит что угодно, кроме обманутых ожиданий

Главное политическое управление Российской империи в полном составе собралось впервые с начала боевых действий, и впервые повестка дня не содержала ни одного военного вопроса – верный признак того, что успешная, победоносная война заканчивается, уходит в историю. Но в письме императора, врученном участникам совещания, отсутствовали фанфары и бравурные марши.

«Пусть вас не обманывают и не успокаивают звонкие победы на море и на суше, – читали собравшиеся обращение монарха, – это всего лишь благоприятный фон для проведения глубоких внутренних преобразований. Стоит хоть чуть-чуть с ними опоздать, позволив себе почивать на лаврах, и все результаты последней кампании будут неумолимо обнулены, а победы русского оружия превратятся в великие потрясения для нашего государства…»

Собрание, заряженное тревожным тоном послания, гудело встревоженным ульем, обсуждая предстоящие реформы. Все были в сборе, за исключением императора. Немногословные адъютанты неизменно повторяли интересующимся одну и ту же фразу: «Верховный главнокомандующий приносит свои извинения за опоздание. Еще не закончилось совещание Генерального штаба. Ждите!»

Разбившись на группы доверительного, неформального общения, присутствующие оживленно обменивались мнениями, благо интересных собеседников хватало, а задачи предстояло решать грандиозные.

– Нет, война не закончилась, господа, – задумчиво скручивая в трубочку свой доклад, вполголоса говорил полковник Ипатьев, обращаясь к собеседникам. – Она просто переместилась в учебные аудитории, лаборатории и цеха. Наши преподаватели, профессоры и доценты, сами того не желая, уже вчера оказались на передовой. Поэтому весьма актуальным считаю вопрос, почему западные университеты, например германские, и в мирной жизни являются очагами национального духа, в то время как в воюющей России с кафедр императорских университетов звучат речи о патриотизме как о чем-то недостойном современного «интеллигента», обязанного в равной мере любить все человечество, об армии как тормозе прогресса, ибо война якобы есть остаток варварства, и тому подобное.

– Потому что, дорогой вы наш полковник, – глядя в глаза инженеру-химику, отвечал недавно прибывший с Дальнего Востока барон Врангель, – если роль идеологии в обществе становится чрезмерно высока, то она приобретает собственную волю и уже может диктовать решения, правильные в ее рамках, но очевидно гибельные в реальности. И реальность в таком случае просто приходится игнорировать.

– И какая же идеология главенствует в наших университетах? – удивленно вздернул брови стоящий рядом с Ипатьевым Менделеев.