Помаявшись и подкрутив длинноватые рукава, Лин все-таки подошел к спутнику, опустился рядом на корточки и осторожно потрогал плетево концами пальцев. Теперь нитяное кружево было вставлено в рамку из кругло гнутого прута, как будто под вышивание.
— Что это? Для чего это? — спросил, склонив голову набок.
— Это оберег от кошмаров, — пояснил Иванов, внимательно глянув на Первого, — обычно вешают в изголовье и он ловит плохие сны. Видишь, в центре плетения синий камень? Кошмары принимают его за глаза спящего, садятся и запутываются в лабиринтах нитей.
— О, — растерянно откликнулся Лин. Он уже сталкивался с разными людскими обычаями, но этот был внове. — Здорово придумано. Никогда о таком не слышал.
— Это почти забытый ритуал, его мало кто практикует. Я впервые встретился с ним на Хоме Ветра, там и научился…
Поднял поделку выше, дал любопытному Лину рассмотреть и потрогать.
— Прицеплю хвосты и можно пользоваться.
— Тебе снятся кошмары? — понизив голос, с сочувствием уточнил Первый.
Михаил помолчал. На шерстяной нитке приладил первый хвост. Узкое перо, пестрое, как осенний лист.
— Нет, — отозвался коротко. — Тебе снятся.
— О, — повторил Лин.
Кажется, еще совсем недавно он завидовал людям за их способность к сновидениям. Насмешка Лута: после выздоровления он сам стал частым гостем в доме снов. И были те сны не добрыми хозяевами.
Сел рядом, подтянул колени к груди. Смотрел с живым интересом, но в процесс не лез и этим выгодно отличался от Машки, которой везде надо было участвовать.
— Все Ивановы такие… Изобретательные, — проговорил негромко.
— Все? И многих ты знал?
— Не так чтобы очень, — Первый улыбнулся, — но они все любили что-то делать руками. Это интересно.
— Польщен и благодарю от имени Ивановых, — подумав, откликнулся Михаил.
Лин фыркнул негромко.
— Но ты еще и добрый. Это редкое качество в Луте. Такое редкое, что скорее недостаток, чем достоинство.
— Упрекаешь?
— Один человек однажды сказал мне, что доброта это слабость. Тогда я был не согласен. Но это скорее потому, что я недостаточно понимал наполнение понятия… Теперь я знаю какого оно цвета.
Михаил заинтересованно поднял бровь. Он знал, что лила общаются между собой цветом и письменная форма их речи выглядит как безбрежная палитра цветов всевозможных оттенков. Видимый спектр Оловянных значительно превосходил возможности палочек и колбочек людей. Оскуро, говорили Ивановы, невидимы прочим из-за особенного цвета шкуры.
— И какого же оно цвета?
Лин помедлил с ответом, словно сомневаясь, что сумеет точно передать ощущения человеку.
— Вообрази рыжее, рыхлое пламя цветка, теплое и горячее от самого нутра, хлебное, кровное и мягкое, но края лепестков загнуты вовнутрь, они ржавые и зазубренные. Ты держишь его в руках, как если бы поднял голову кувшинки с воды, тебе тепло, но еще теплее тем, кто тебя окружает. Но чем дольше ты держишь этот цветок, тем сильнее жжет тебе руки, и вот ты уже не можешь его скинуть, потому что он пророс тебя, а другие наступают теснее и требуют больше, больше тепла…
Он замолчал. Подытожил:
— Такой примерно цвет.
Михаил едва заметно поморщился. Звучало не аппетитно и он счел за лучшее переменить тему.
— Возьми-ка это, Лин. Договоримся, что я сделал его для тебя не от доброты, а только для того, чтобы самому высыпаться ночью.
— Спасибо, — Лин принял поделку двумя руками, любуясь, провел пальцем по струнам плетения, — я сохраню его.
— Можешь даже сразу проверить, — Михаил усмехнулся, когда Лин в очередной раз зевнул, прикрываясь локтем, — ложись. Ехать еще долго, можешь отдохнуть.
— Но дежурим по очереди, — не стал спорить Лин.
Видимо, ради разнообразия. Михаил успел убедится в первосортной упертости Первого.
— Договорились, — улыбнулся Плотников.
Глава 17
В мутной воде хаоса охотились не только Хангары. Вылезли бродяги Лута, поднялись с глубины существа, доселе неведомые. Перевозки стали опаснее, и за охрану брали больше. Другое дело, что не всем усиленная стража была по карману — или перевозчики просто хитрили, стараясь сэкономить.
Лин дремал у Михаила под боком, свернувшись кошкой, но когда тэшка встала, распахнул глаза.
— Что случилось? — спросил, приподнимаясь на локте.
Михаил пожал плечами. Люди толпились у бортов, обеспокоенно переговаривались, не понимая причины остановки. Лут, на первый взгляд, казался чистым и пустым, как вымытое к празднику блюдо.
Сопровождающие из экипажа успокаивали народ. Лин встал, озираясь. Михаил поднялся в полный рост, шагнул к борту, оттеснив плечом любопытных. Из глубины Лута, как из колодца, стрекотом кричали птицы.
Иванова как ножом по жилам рвануло узнавание.
Так же звучало, когда они забрели в самые дебри Лута.
Когда они заблудились и их там встретили-приветили.
Он повернул голову и шумно выдохнул: на фальшборт скользнула нагая, алебастровая девица в белой маске птичьего клюва.