"Фантастика 2023-147. Книги 1-28 (СИ)

Поколебавшись, Браун направился к лестнице, ведущей на крышу. Задержавшись у двери, он перевесился через перила и сказал:

– Все-таки ты самый лучший в мире дед!

Антон Иванович ничего не ответил, только поднял голову повыше, чтобы слезы не текли, улыбнулся жалко и помахал внуку рукой.

Глава 2. Ночные полеты

Птерокар «Халзан» был двукрылым махолетом старой постройки и не слишком удачной конструкции – он брал на борт четвертых человек или двоих с солидным грузом, летел неторопливо, поднимался невысоко. Поэтому в той же Службе Охраны правопорядка предпочитали вместительные и быстрые «грифы».

Правда, «Халзан» был машиной вёрткой и мог сесть на любой пятачок, за что его любили туристы и устроители пикников.

Тимофей скривился: ему ли капризничать! Да и поди разбери, что выгоднее для беглеца – лететь побыстрее или иметь шанс в любой момент спикировать и юркнуть под деревья, сквозануть в расщелину между скал, в общем, затаиться, притворяясь дохлой птичкой…

В кабине птерокара было темно, только подсветка приборов бросала блики на лицо Брауна, тускло отражаясь от прозрачного колпака-фонаря. Тонкий слой стеклобиолита отделял кабину от мятущейся тьмы. Тимофей откинулся на спинку и закрыл глаза.

Он – убийца… С этой ужасной, тошнотворной истиной он уже как-то смирился. Как-то… А как? Как теперь жить, всё время помня, зная, что ты убил человека? Двоих!

Ранее он полагал, что наиболее ужасное сосредотачивается в самом акте причинения смерти. В совершении убийства. Оказывается, нет. Весь страх – в непоправимости содеянного. Убить легко, оживить мертвеца – невозможно. Раскаивайся, посыпай голову пеплом, да хоть колотись ею об стенку – всё бесполезно, ибо в силу вступает пугающее слово «никогда», символ безысходности и необратимости. Nevermore [12].

Губы Брауна искривились, задрожали. Он до боли сожмурил веки, одолевая приступ слабости. Поздно плакать. Эти его выстрелы словно привели в действие некий мировой механизм воздаяния – как будто неявные ворота захлопнулись с неслышным грохотом, отсекая прошлое. Навсегда. Окончательно и бесповоротно. Ему никогда, никогда больше не вернуться к прежней жизни, никогда уже не стать прежним Тимой Брауном. Nevermore!

И что теперь? А что теперь? Он совершил преступление. Судья назначит ему принудительное глубокое ментоскопирование. Прокурор предъявит суду присяжных чёткие доказательства, добытые «с применением интрапсихической техники», обвиняя «гражданина Брауна» в двойном убийстве, и адвокат только разведет руками. «Виновен!» – вынесут вердикт присяжные заседатели, и судья назначит наказание: вживить Т. Брауну мозгодатчик и приговорить к физическому удалению. Сошлют его лет на десять куда-нибудь на солнечный Меркурий, и всего делов…

«Десять лет!» – ужаснулся Тимофей. Долгих десять лет… Ни за что!

– Только бы не поймали… – прошептал Браун, оцепенело таращась в ночь. – Только бы уйти…

Он же хотел вернуться в ТОЗО? Хотел. А нынче придется там скрываться… Ну и пусть. Лишь бы скрыться…

«Халзан» летел, плавно покачиваясь. Ритмично машущие крылья были невидимы, только светлые тяги мелькали снаружи, передавая глазам Тимофея слабое мельтешенье, а ушам – размеренный скрипучий шелест. Птерокар мчался сквозь ночь, незримый и бесшумный, как ночная птица… Ага, если бы!

Впереди то и дело вспыхивали зеленые кольца телефоров, указывая верный путь, а по сторонам очерчивались треугольники, горящие рубиновым и обозначающие близкие сопки. Когда птер снижался слишком низко, впереди начинал мигать синий крест.

Телефоры торили «Халзану» безопасную воздушную дорогу – и любому дураку, вышедшему покурить и глянувшему на небо с балкона, становилось ясно: летательный аппарат проследовал. Это нервировало Брауна, но делать было нечего. Лететь наобум, пока не втемяшишься в горный склон? Или подняться на безопасную высоту – и засветиться на экранах Центральной диспетчерской?

Южнее горы опали, расстелились степью. Теперь один-единственный Северный фривей, вившийся под брюхом птерокара, разветвился целой системой ярко освещенных дорог, сбегавшихся и разбегавшихся внизу, перекрещивавшихся на разной высоте и сплетавшихся в подземные узлы. Тысячи фар добавляли слепящее сияние к свету фонарей – каплевидные легковушки мчались по фривеям, обгоняя солидные электробусы, похожие на обтекаемые аквариумы, подсвеченные голубым; по отдельным полосам неслись грузовики-автоматы без кабин, с прорезями визиров на тупорылых капотах. Они мчались почти впритык, походя на вагоны бесконечного поезда.

В небесах тоже становилось тесновато – красные световые столбы то и дело предупреждали о пролетавших мимо вертолетах и птерокарах. Кольца телефоров множились, уходя вдаль рисованными коридорами из обручей, словно отражения меж двух зеркал, а навигационные маячки разгорались и гасли под брюшками «Халзанов», «Птеранодонов», «Грифов», «Анатр», «Алуэттов» и прочей крылатой и винтокрылой техники.