"Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

Зигфрид отдал честь и бодрым шагом двинулся прочь. Лейтенант подошел к яме, критически взглянул сверху вниз на Эмилиана. Мальчик затравленно съежился, словно стараясь уменьшиться в размерах. Целиком измазанный в глине, он был похож на готтентота из ныне потерянных владений,[316] лишь слезы прочерчивали неровные дорожки на черно-коричневых щеках.

«Чем мне приходится заниматься?..» — с горечью подумал Хейман. В его душе отвращение к самому себе боролось с неприязнью к Кальтнеру, своей беспомощностью заставляющему лейтенанта превращаться в злобную скотину.

Командир вздохнул и аккуратно присел на корточки на краю ямы, так, чтобы не свалиться. Лейтенант вытащил из кармана небольшой прямоугольный предмет, блеснувший серебром в лунном свете.

— Шоколаду? — неожиданно спросил он.

Кальтнер все с тем же страхом смотрел на Хеймана.

Лейтенант аккуратно опустил плитку вниз, так, чтобы юноша мог ее поймать. Шоколадка едва не выскользнула из дрожащих пальцев Эмилиана, тот крепко, словно не веря своему счастью, ухватил ее обеими руками, уронив при этом винтовку. При виде этого лейтенант скорбно поджал губы, но комментировать не стал.

— Ты считаешь меня жестоким человеком, — произнес Хейман, не то спрашивая, не то утверждая. Скорее второе, так как он продолжал, не дожидаясь ответной реакции. — И это так. Я жестокий и бездушный командир, который вполне целенаправленно издевается над тобой. Но дело в том, что моя жестокость направлена тебе во благо.

Эмилиан протяжно всхлипнул. Шоколад он по-прежнему крепко сжимал в ладонях, словно ожидая, что лакомство вот-вот придется отдать обратно.

— Скоро ты пойдешь в бой, — продолжал меж тем Хейман. — А бой — это такая страшная вещь, которую ты себе просто не можешь вообразить. Пока не можешь. Настолько страшная, что… Говорят, есть те, кто в первом бою не намочил штаны, но я таких не встречал. Кроме меня самого, естественно. В бою враг делает все, чтобы тебя убить. Бомбы, снаряды, пули, ножи, дубинки, газ, огонь — все для того, чтобы забрать твою жизнь. А умирать — страшно. Очень больно и очень страшно, поверь мне.

Эмилиан затих, теперь он молча смотрел прямо в глаза командиру, и звезды отражались в огромных расширенных зрачках.

— Я могу все прекратить, — сказал доброжелательно лейтенант. — Отмоешься, пойдешь спать. Завтра Зигфрид не будет тебя гонять. И вообще не будет, я распоряжусь. Больше никаких тяжелых тренировок, грязи, криков. Нормальная жизнь, насколько это может быть в армии. Потом тебя убьют, в первом же бою, потому что сражаться ты не умеешь и уже не научишься. И ты будешь подыхать в крови и дерьме. А может быть, умрешь быстро — это как повезет. Или… завтра мы продолжим. И послезавтра, и далее. До лопнувших мозолей, сбитых ног, отваливающихся от усталости рук, через пот и кровь. Тогда, может быть, ты останешься в живых. Может быть, вернешься к родным, увидишь отца и мать.

— Мать… — тихо донеслось со дна ямы, так тихо, что Хейман поначалу подумал, что ослышался.

— Что?

— Мать. Отец умер, когда мне было пять.

— Тогда понятно, — сказал лейтенант. Ему и в самом деле стало понятно, откуда такая беспомощность Эмилиана. Безотцовщина, материнское воспитание.

— Ты на скрипке не играл? — с усмешкой спросил он.

— Нет, — ответил снизу юноша. — Я писал стихи.

— То же самое, — констатировал Хейман. — В общем, выбирай сам…

Эмилиан был молод и неопытен, поэтому, когда лейтенант неожиданно оборвал фразу на полуслове и прыгнул на него сверху, мальчишка с истошным воплем ужаса нырнул по уши, бурно расплескивая глиняную жижу. Хейман действовал быстро и четко, как и полагается умному человеку, чей обостренный слух вычленил в обычном фоне ночных шумов далекий визг приближающихся снарядов дальнобойной артиллерии. Он быстро провел ладонями по склону ямы, ища пологое место, размокшая глина склизко облепила пальцы. Найдя, Хейман сел, привалившись спиной к склону, убедившись в том, что не соскользнет ниже. Он слишком часто видел, как раненые тонули или замерзали в лужах, не в силах подняться. Втянул голову в плечи и прикрыл ее руками. Первые близкие разрывы слились с последней мыслью: «А ведь китель совсем новый и чистый…»

Земля ходила ходуном, целые пласты мокрой тяжелой земли сходили со стенок ямы ко дну, Эмилиан булькал и пронзительно, по-заячьи вопил от ужаса, Хейман лишь крепче обхватывал голову. Одна часть его сознания выла от ужаса, представляя, как прямое попадание разбрасывает по окрестностям лохмотья плоти, только что бывшие лейтенантом Фридрихом Хейманом, тридцати двух лет от роду. Или как близкий разрыв заживо хоронит его в липкой грязи, жадно забивающей ноздри и рот, обрекая на быструю, но мучительную смерть. Другая же часть хладнокровно считала снаряды, оценивая интенсивность обстрела. По всему выходило, что это беглый артналет, скорее беспокоящий, чем направленный против конкретной цели.

Обстрел оборвался так же стремительно, как и начался.