"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

Решив, что совет мудр, Дженнак вышел на палубу, сдвинул за собой полотняные стенки хогана и уцепился за канат. Время, однако, было раннее, а потому он поднялся не к Чолле, а выше, на плоскую кровлю башенки или рулевую палубу, как называли это место кейтабцы. Отсюда тянулись вниз три каната и две лестницы из прочных сизалевы веревок, с веревочными же ступеньками. Дженнак, само coбoй, лез по канату, как полагается настоящему мореходу. Очутившись на корабле в первый раз, он удивился, что к хоганам кормовой надстройки, и к помосту лучников на носу, и на нижнюю палубу ведут не лестницы из дерева и не сходни, а лишь канаты, веревки да полированные шесты. О’Каймор объяснил: кому потребна удобная лестница, тому не место на борту драммара. Таким лучше глотать дорожную пыль, а не соленые морские брызги, ибо человек, не могущий забраться по канату, не человек вовсе, а черепашье яйцо, акулий потрох. Объяснив же это, тидам добавил, что веревочные лестницы предназначены для тех, кто ранен в бою или увечен, а прочие, у кого руки-ноги целы, пользуются канатами да гладкими шестами, по которым удобно соскальзывать на нижнюю палубу и в трюм. Дженнак не возражал, как и Чолла-гордячка и вся ее арсоланская свита; они понимали, что на море свои обычаи и что корабль лишь издали похож на дворец.

Не считая мачт и рей, рулевая палуба была самым высоким местом «Тофала», чем-то вроде вершины холма, огороженной прочной деревянной стенкой в четыре локтя высотой. Если встать лицом к носу, то открывался вид на палубу корабля, на обе его мачты, паруса и переплетение снастей. Передняя мачта называлась «кела» — так же, как квадратный парус на ней, а два треугольных звались «тино». Вторая мачта — «чу» — была повыше и несла два паруса, нижний — большой чу, и верхний — малый чу. Во всем, что касалось морского дела, кейтабцы проявляли редкостную мудрость, придумав названия для всех парусов, для каждой части судна, для всякой веревки, жерди и клочка ткани, что сплетались в кружево такелажа. Но стоило ли тут удивляться? У кузнечного мастера имелись с десяток разных молотов и молоточков, и все они назывались по-разному; у резчиков по камню и кости — двадцать причудливых резцов, сверл да ножей, и не меньше инструмента было у тех, кто украшал перьями шилаки и головные уборы. Любой искусник живет своим ремеслом и придумывает слова, если их позабыли дать боги.

Если, поднявшись на башенку, встать лицом к корме, то слева и справа, в дальних ее углах, можно было разглядеть торчащие штыри рулевых лопастей, соединенные сложной системой блоков и канатов с правилом — большим воротом с толстенной рукоятью, у которой хватало места для троих. Трое тут и стояли — рулевые, правившие курс по слову кормчего, Мастера Ветров и Течений. У бортов задирали вверх длинные шеи две катапульты, бросавшие молнии Паннар-Са; около метательных машин, в ларях, обмазанных глиной, были сложены горшки с горючим зельем, а рядом скучали два сигнальщика, с горном-раковиной и с барабаном. По краю палубы тянулись шеренгой бронзовые кольца с пропущенными сквозь них канатами — привязываться в шторм. В самой же середине выступал квадрат семь на семь локтей из четырех массивных брусьев, будто бы сросшихся с палубой и прикрытых крышкой. Там, завернутые в мягкие тряпицы, переложенные хлопковой ватой, хранились инструменты- те, чтоделали далекое близким, и те, что могли проследить за звездами на ночном небосклоне, и те, коими меряли скорость корабля и силу ветров. Сверху на крышке был расстелен коврик из жестких пальмовых листьев, а на нем восседал О’Каймор — с перевязанным боком, в пестрой набедренной повязке, так не похожей на одиссарский шилак. По правую руку от него находился ящичек из красного дерева, по левую — поднос с кувшином, двумя чашами и половинкой раковины с соленым мясом тунца. Сидел тидам, согласно кейтабскому обычаю, не опираясь на пятки, а скрестив ноги, и Дженнак в который раз подивился, сколь различны люди в Срединных Землях: и выглядят иначе, и сидят по-разному!

Большие длиннопалые ладони О’Каймора лежали на коленях, с шеи его свисала цепь с медальоном — перламутровая волна, взметнувшаяся над пальмами, в крепких зубах дымилась скрутка из золотисто-коричневого табачного листа. Приземистый, широкоскулый, полноватый, он походил сейчас на огромную жабу с Больших Болот, проглотившую то ли печь горшечника вместе с дымовой трубой, то ли курильницу, в коей жрецы жгут благовония в праздник.

Узрев светлорожденного вождя, О’Каймор с живостью поднялся и приступил к свершению утреннего ритуала: приветствиям, докладу и угощению. Голос у него был гулким и басистым, как раскатистый звук боевого горна.

— Да пребудут Шестеро с тобой, милостивый господин!

Дженнак сотворил священный жест — коснулся сердца, дунул на ладонь — и с важностью произнес:

— Все в их воле, почтенный! Какие новости?